Царь-рыба. Сочинение: Проблема экологии и нравственные проблемы повествования в рассказах В Астафьева Царь-рыба Царь рыба проблема раскаяния

Последняя четверть 20-ого века поставила перед человечеством глобальную проблему – проблему экологии, сохранения природного равновесия. Взаимоотношения природы и человека обострилось настолько, что стало понятно: или человек научится жить как часть природы, по ее законам, или, погубит планету и погибнет сам. Тема отношений природы и человека была новой в русской литературе, и одним из первых обратился к ней Виктор Астафьев.
Уроженец русского Севера, Астафьев любит и чувствует природу. Человек, по мысли Астафьева, перестал вести себя как мудрый и доброжелательный хозяин, превратился в гостя на собственной земле или же в равнодушного и агрессивного захватчика, которому безразлично будущее, который за выгодой сегодняшнего дня не способен увидеть проблемы, ожидающие его в будущем.
Название в рассказе «Царь-рыба» имеет символическое значение. Царь-рыбой называют осетра, но это и символ непокоренной природы. Борьба человека и царь-рыбы завершается трагически: рыба не сдается, но, смертельно раненная, она уходит, чтобы умереть. Покорение и завоевание природы приводит к ее гибели, потому что природу нужно знать, чувствовать, мудро использовать ее законы, но не бороться с ней. Астафьев подводит итог многолетнему отношению к природе как а «мастерской», «кладовой», развенчивает тезис, гласящий, что человек – царь природы. Забыта истина, что в природе все связано со всем, что, нарушив равновесие части, разрушишь целое.
Человек губит природу, но гибнет и сам. Для Виктора Астафьева законы природы и законы нравственности тесно и неразрывно связаны. Чужаком и лихим завоевателем пришел в леса Гоша и погиб и чуть было не погубил еще одну жизнь. Но страшнее всего постепенно поддаются развращающему влиянию философии потребительства, начинают варварски эксплуатировать природу, не понимая, что уничтожают дом в котором живут.
Всего через десятилетие после того, как была написана «Царь-рыба», случилась Чернобыльская катастрофа. И время разделилось на то, что было до и после Чернобыля. Воздействие человека на живую природу по губительной силе сравнялось с планетарными стихийными бедствиями. Местные катастрофы перестали быть местными. За тысячи и тысячи километров от Чернобыля в костях животных, птиц и рыб находят радиоактивный стронций. Зараженные воды уже давно влились в Мировой океан. В Антарктиде погибают пингвины, питающиеся зараженной рыбой. То, о чем писал Астафьев, стало страшной реальностью: планета мала, она слишком хрупка для бравых экспериментов. Нельзя вернуться в прошлое, но можно попытаться спасти то, что еще осталось.
Конец 20-ого и начало 21-ого века дали еще одному понятие – экология человека. Человечество, искалеченное духовно, не имеющее цели, кроме погони за материальными благами любой ценой, калечит природу. Астафьев не использовал термин «экология человека», но его книги именно об этом, о необходимости сохранить нравственные ценности.

Виктор Астафьев является одним из талантливых писателей наших дней. Родился он в 1924 году, детство и юность прошли в Сибири. Вся жизнь и творчество связаны с родным и близким его сердцу краем; писатель всегда возвращается в родные места, куда бы ни...

В первой половине семидесятых годов XX века в Советском Союзе впервые были подняты проблемы экологии. В эти же годы Виктор Астафьев написал повествование, в рассказах "Царь-рыба". Главные герои "Царь-рыбы" - это Природа и Человек....

Каждый писатель в любом своем произведении затрагивает тему природы. Это может быть простое описание места разворачивающихся событий данного произведения или выражение чувств героя, но всегда автор показывает и свою позицию, свое отношение к природе. Виктор...

Во многих произведениях русской литературы присутствует реальность и фантастика. Я хочу рассказать как в одном из рассказов Виктора Астафьева «Царь-рыба» совмещается реальное и фантастическое, что человек никогда не веривший ни в бога,ни в приметы...

Федеральное агентство по образованию

Пензенский государственный педагогический университет им. В.Г.Белинского

Факультет русского языка и литературы

Кафедра литературы и методики ее преподавания

Зачетная работа

по литературоведческому анализу художественного текста на тему: «Проблема экологии и нравственные проблемы повествования в рассказах В. Астафьева «Царь-рыба»

Выполнила: Плясова В.В.

студентка группы Л-51

Проверила:Ключарева И.С.

Пенза, 2007

Введение

1. Жанровое своеобразие повествования в рассказах «Царь-рыба».

2. Стиль и язык произведения.

4. Проблема взаимоотношения природы и человека. Резкое осуждение варварского отношения к природе на примере браконьеров.

5. Символический смыл главы «Царь-рыба», её место в книге.

6. Образы положительных героев. Аким и его судьба.

Заключение.

Список литературы.

Введение

Книга… Простое, незатейливое слово. Казалось бы, ничего особенного, обыкновенная вещь, которая есть в каждом доме. Книги стоят в шкафах в ярких или скромных обложках. Подчас не знаешь, какое чудо несут они в себе, открывая перед нами яркий мир фантазии и воображения, часто делая людей добрыми и умными, помогая понимать жизнь, формируя мировоззрение.

В современной прозе мне особенно нравятся произведения Виктора Петровича Астафьева. Когда читаешь подряд его книги, начиная с тех, в которых он состоялся как писатель – повести «Стародуб», «Перевал», «Последний поклон», сборники рассказов, - воочию видишь, как бурно рос этот самобытный художник слова, какими внутренними толчками развивался его талант. Предмет его любви определён и строг: Родина, Россия, её природа и люди, их предназначение на земле.

Настоящим событием в жизни и в литературе стало повествование в рассказах «Царь-рыба». Это удивительное произведение проникнуто страстной любовью к родной природе и негодованием по отношению к тем, кто своим равнодушием, жадностью, безумностью губит её. На вопрос о теме «Царь-рыбы» Астафьев ответил: «Наверное, это тема духовного общения человека с миром… Духовное существование в мире – так бы я определил тему «Царь-рыбы». Не впервые возникает она в нашей литературе, но, может быть, впервые зазвучала столь громко и широко».

Перечитав всё, что на сегодня написано о повествовании в рассказах «Царь-рыба», можно выделить как общепризнанное, что основные «герои» произведения – Человек и Природа, взаимодействие которых осмыслено в их гармонии и противоречии, в их общности и обособленности, в их взаимовлиянии и отталкивании, как представляется оно писателю сегодня – едва ли не в самый сложный период их «сосуществования» за всю человеческую историю. Иначе сказать, мы имеем дело с произведением откровенно и подчеркнуто социально-философским, в котором мысли и чувства воплощены в образы масштабные, имеющие общечеловеческое значение.

Астафьев не идеализирует природу и ее законы, а художественно исследует их противоречивое содержание. Природа не только врачует душу человека (глава «Капля»), но может быть слепа и жестока, как мы видим это, например, в главе «Поминки». Разум и духовный опыт позволяют человеку установить гармонические взаимоотношения между ним и природой, активно используя и пополняя ее богатства. Гармония взаимоотношений человека и природы, предполагающая и борьбу, исключает уничтожение. В человеческой душе заложено чувство бережного отношения ко всему живому на земле, к красоте лесов, рек, морей. Бессмысленное уничтожение природы разрушающе сказывается на самом человеке. Природные и социальные законы не дают ему права переступить ту «черту, за которой кончается человек, и из дальних, наполненных пещерной жутью времен выставляет и глядит, не моргая, низколобое, клыкастое мурло первобытного дикаря».

В «Царь-рыбе» жизненный материал разных послевоенных десятилетий спрессован, подчиняясь философскому смыслу идейного содержания. Постоянное сравнение прошедшего с настоящим, стремление автора полнее воплотить характер, поступки; духовные черты персонажей обуславливают временные сдвиги в произведении.

В. Семин с огромной откровенностью и искренностью говорил о своем восприятии произведения: ««Царь-рыба» - праздник жизни. Великая Сибирская река и река времени текут не по книжным страницам – их движение проходит через наше сердце, по нашим сосудам».

1. Жанровое своеобразие повествования в рассказах «Царь-рыба»

«Царь-рыба» имеет жанровое обозначение «повествование в рассказах». Тем самым Астафьев намеренно ориентировал своих читателей на то, что перед ними цикл, а значит, художественное единство здесь организуется не столько сюжетом или устойчивой системой характеров (как это бывает в повести или романе), сколько иными «скрепами». И в циклических жанрах именно «скрепы» несут очень существенную концептуальную нагрузку. Каковы же эти скрепы.

Прежде всего, в «Царь-рыбе» есть единое и цельное художественное пространство – действие каждого из рассказов происходит на одном из многочисленных притоков Енисея. А Енисей – «река жизни», так он и назван в книге. «Река жизни» - емкий образ, уходящий корнями в мифологическое сознание: у некоторых древних образ «река жизни», как «древо жизни» у других народов, был наглядно-зримым воплощением всего устройства бытия, всех начал и концов, всего земного, небесного и подземного, то есть целой «космографией».

Такое, возвращающее современного читателя к космогоническим первоначалам, представление о единстве всего сущего в «Царь-рыбе» реализуется через принцип ассоциаций между человеком и природой. Этот принцип выступает универсальным конструктором образного мира произведения: вся структура образов, начиная от образов персонажей и кончая сравнениями и метафорами, выдержана у Астафьева от начала до конца в одном ключе – человека он видит через природу, а природу через человека.

Так, ребенок ассоциируется у Астафьева с зеленым листком, который «прикреплялся к дереву жизни коротеньким стерженьком», а смерть старого человека вызывает ассоциацию с тем, как «падают в старом бору перестоялые сосны, с тяжелым хрустом и долгим выдохом». А образ матери и ребенка превращается под пером автора в образ Древа, питающего свой Росток:

«Вздрогнув поначалу от жадно, по-зверушечьи давнувших десен, заранее напрягшись в ожидании боли, мать почувствовала ребристое, горячее небо младенца, распускалась всеми ветвями и кореньями своего тела, гнала по ним капли живительного молока, и по раскрытой почке сосца оно переливалось в такой гибкий, живой, родной росточек».

Зато о речке Опарихе автор говорит так: «Синенькая жилка, трепещущая на виске земли». А другую, шумную речушку он напрямую сравнивает с человеком: «Бедовый, пьяный, словно новобранец с разорванной на груди рубахой, урча, внаклон катился поток к Нижней Тунгуске, падая в её мягкие материнские объятья». Этих метафор и сравнений, ярких, неожиданных, щемящих и смешливых, но всегда ведущих к философскому ядру книги, в «Царь-рыбе» очень и очень много. Подобные ассоциации, становясь принципом поэтики, по существу, вскрывают главную, исходную позицию автора. В. Астафьев напоминает нам, что человек и природа есть единое целое, что все мы – порождение природы, её часть, и, хотим или не хотим, находимся вместе с законами, изобретенными родом людским, под властью законов куда более могущественных и непреодолимых – законов природы. И поэтому самое отношение человека и природы Астафьев предлагает рассматривать как отношение родственное, как отношение между матерью и её детьми.

Отсюда и пафос, которым окрашена вся «Царь-рыба». Астафьев выстраивает целую цепь рассказов о браконьерах, причем браконьерах разного порядка: на первом плане здесь браконьеры из посёлка Чуш, «чушанцы», которые буквально грабят родную реку, безжалостно травят её; но есть и Гога Герцев – браконьер, который вытаптывает души встречающихся ему на пути одиноких женщин; наконец, браконьерами автор считает и тех чиновников государственного масштаба, которые так спроектировали и построили на Енисее плотину, что загноили великую сибирскую реку.

Дидактизм, который всегда в той или иной мере присутствовал в астафьевских произведениях, в «Царь-рыбе» выступает с наибольшей очевидностью. Собственно, те самые «скрепы», которые обеспечивают цельность «Царь-рыбе» как цикла, становятся наиболее значимыми носителями дидактического пафоса. Так, дидактика выражается, прежде всего, в однотипности сюжетной логики всех рассказов о попрании человеком природы - каждый из них обязательно завершается нравственным наказанием браконьера. Жестокого, злобного Командора постигает трагический удар судьбы: его любимицу-дочку Тайку задавил шофер – «сухопутный браконьер», «нажравшись бормотухи» («У Золотой Карги»). А Грохотало, «мякинное брюхо» и неудержимый рвач, наказуется в чисто гротескном, буффонадном виде: ослепленный удачей, он хвастает пойманным осётром перед человеком, который оказывается…инспектором рыбнадзора («Рыбак Грохотало»). Наказание неминуемо настигает человека даже за давние злодеяния – таков смысл кульминационного рассказа из первой части цикла, давшего название всей книге. Сюжет о том, как наиболее осмотрительный и вроде бы самый порядочный из браконьеров Игнатьич был стянут в воду гигантской рыбой, приобретает некий мистико-символический смысл: оказавшись в пучине, превратившись в пленника собственной добычи, почти прощаясь с жизнью, Итнатьич вспоминает давнее своё преступление – как он ещё безусым парнем, «молокососом», пакостно отомстил своей «изменщице», Глашке Куклиной, и навсегда опустошил её душу. И то, что с ним сейчас произошло, сам Игнатьич воспринимает как божью кару: «Пробил крестный час, пришла пора отчитаться за грехи…».

Авторская дидактика выражается и в соположении рассказов, входящих в цикл. Не случайно по контрасту с первой частью, которую целиком заняли браконьеры из посёлка Чуш, зверствующие на родной реке, во второй части книги на центральное место вышел Акимка, который духовно сращен с природой-матушкой. Его образ дается в параллели с «красногубым северным цветком», причем аналогия проводится через тщательную изобразительную конкретизацию: «Вместо листьев у цветка были крылышки, тоже мохнатый, точно куржаком охваченный, стебелек подпирал чашечку цветка, в чашечке мерцала тоненькая, прозрачная ледышка». (Видно, не шибко сладким было детство у этих северных цинготных Акимок, да всё равно – детство.) И рядом с Акимом появляются и другие персонажи, что, как могут, пекутся о родной земле, сострадают её бедам. А начинается вторая часть рассказом «Уха на Боганиде», где рисуется своего рода нравственная утопия. Боганида – это крохотный рыбацкий посёлок, «с десяток кособоких, до зольной плоти выветренных избушек», а вот между его обитателями: изувеченным войной приемщиком рыбы Кирягой-деревягой, бабами-резальщицами, детишками – существует какая-то особая добрая приязнь, прикрываемая грубоватым юмором или вроде бы сердитой воркотней. Апофеозом же этой утопической этологии становится ритуал – с первого бригадного улова «кормить всех ребят без разбору рыбацкой ухой». Автор обстоятельно, смакуя каждую подробность, описывает, как встречают боганидские ребятишки лодки с грузом, как помогают рыбакам, и те их не то что не прогоняют, а «даже самые лютые, нелюдимые мужики на боганидском миру проникались благодушием, милостивым настроением, возвышающим их в собственных глазах», как совершается процесс приготовления ухи. И, наконец, «венец всех дневных свершений и забот – вечерняя трапеза, святая, благостная», когда за общим артельным столом рядом с чужими отцами сидят чужие дети и согласно, дружно едят уху из общего котла. Эта картина есть зримое воплощение авторского идеала – единения людей, разумно живущих в сообществе, в ладу с природой и между с собой.

Наконец, дидактический пафос в «Царь-рыбе» выражается непосредственно – через лирические медитации Автора, выступающего в роли героя-повествователя. Так, в рассказе «Капля», который стоит в начале цикла, большая лирическая медитация начинается с такого поэтического наблюдения:

«На заостренном конце продолговатого ивового листа набухла, созрела продолговатая капля и, тяжелой силой налитая, замерзла, боясь обрушить мир своим падением. И я замерз <…> «Не падай! Не падай!» - заклинал я, просил, молил, кожей и сердцем внимая покою, скрытому в себе и в мире».

И вид этой капли, замерзшей на кончике ивового листа, вызывает целый поток переживаний Автора – мысли о хрупкости и трепетности самой жизни, тревогу за судьбы наших детей, которые рано или поздно «останутся одни, сами с собой и с этим прекраснейшим и грозным миром», и душа его «наполнила всё вокруг беспокойством, недоверием, ожиданием беды».

Именно в лирических медитациях Автора, в его взволнованных переживаниях то, что происходит здесь и сейчас, в социальной и бытовой сферах, переводится в масштабы вечности, соотносится с великими и суровыми законами бытия, окрашиваясь в экзистенциальные тона.

Однако, в принципе, дидактизм в исскустве выступает наружу, как правило, тогда, когда художественная реальность, воссозданная автором, не обладает энергией саморазвития. А это значит, что «всеобщая связь явлений» ещё не видна. На таких фазах литературного процесса оказывается востребованной форма цикла, ибо в ней удается запечатлеть мозаику жизни, а вот скрепить её в единую картину мира можно только архитектонически: посредством монтажа, при помощи весьма условных – риторических или чисто фабульных приемов (не случайно в ряде последующих изданий «Царь-рыбы» Астафьев переставлял местами рассказы, а некоторые даже исключал). Всё это свидетельствует о гипотетичности концепции произведения и об умозрительности предлагаемых автором рецептов.

Сам писатель рассказывал, с каким трудом у него «выстраивалась» «Царь-рыба»:

«Не знаю, что тому причиной, может быть, стихия материала, которого так много скопилось в душе и памяти, что я чувствовал себя буквально им задавленным и напряженно искал форму произведения, которая вместила бы в себя как можно больше содержания, то есть поглотила бы хоть часть материала и тех мук, что происходили в душе. Причем всё это делалось в процессе работы над книгой, так сказать, на ходу, и поэтому делалось с большим трудом».

В этих поисках формы, которая бы соединяла всю мозаику рассказов в единое целое, выражали себя муки мысли, пытающей мир, старающейся постигнуть справедливый закон жизни человека на земле. Не случайно на последних страницах «Царь-рыбы» Автор обращается за помощью к вековой мудрости, запечатленной в Священной книге человечества: «Всему свой час, и время всякому делу под небесами. Время родится и время умирать.<…> Время войне и время миру». Но эти уравновешивающие всё и вся афоризмы Екклезиаста тоже не утешают, и кончается «Царь-рыба» трагическим вопросом Автора: «Так что же я ищу, отчего я мучаюсь, почему, зачем? – нет мне ответа».

2. Язык и стиль произведения

Как закономерна бытовая речь в рассказах о людях или сценах охоты и рыбалки, пробуждающих и азарт и страсть, так закономерна здесь и величавость и торжественность «слова автора», в меру насыщенного старославянизмами и ультрасовременными сочетаниями. Это две лексические грани одного образа. Они свидетельствуют, что автор не чужд народных представлений об отношении к природе. Пейзаж сам по себе, независимый от героя, словно бы и не существует в повествовании, он всегда как открытое сердце человека, жадно впитывающее в себя всё, что дает ему тайга, поле, река, озеро, небо…

«На речке появился туман. Его подхватывало токами воздуха, тащило над водой, рвало о подмытые дерева, свертывало в валки, катило над короткими плесами, опятнанными кругляшками пены».

По ассоциативным связям, запрятанным в глубине нашей памяти, представляем эту речку, но лирическому герою этого мало, он жаждет передать нам и то, как речка, покрытая туманом, преобразилась в его душе: «Нет, нельзя, пожалуй, назвать туманом легкие, кисеей колышущие полосы. Это облегченное дыхание земли после парного дня, освобождение от давящей духоты, успокоение прохладой всего живого».

Жаждой проникновения в тайную работу природы, изменяющей мир, сменяется буря чувств, вызванная одной единственной каплей, готовой к падению:

«В глуби лесов угадывалось чье-то тайное дыхание, мягкие шаги. И в небе чудилось осмысленное, но тоже тайное движение облаков, а может быть, иных миров иль «ангелов крыла»?! В такой райской тишине и в ангелов поверишь, и в вечное блаженство, и в истлевание зла, и в воскресение вечной доброты».

Это так закономерно для писателя, говорящего тут о бесконечности мироздания и прочности жизни. Это было закономерно и для всей русской литературы, которая искони думала о капле, образующей океаны, и о человеке, содержащем в себе весь мир, о жизни и смерти в тесном сопряжении с вечностью природы, о человеческом в самом разумном человеке.

Критических замечаний о языке «Царь-рыбы» сделано немало, и они появляются и до сих пор. Предела совершенству, как известно, нет; и сам писатель, понимая это прекрасно, возвращается к произведению, шлифует его стиль и язык. Но многие замечания, к сожалению, чаще всего решительно игнорируют специфику астафьевского языка, идущего все-таки из народных глубин, а отнюдь не изобретенного им. Это хорошо чувствовал читатель, инженер по профессии, писавший Астафьеву: «Язык этой вещи своеобразен, смел, иногда кажется, что слишком смел. Но я убежден, что это только кажется на первый взгляд. На самом же деле эта смелость словотворчества нужна Астафьеву, без неё не было бы и его. Нужна она и нам, читателям. Ведь стоит только представить, что было бы с языком Астафьева, если исключить эту смелость обращения со словом, эту яркость – какие тогда возникли бы потери?! Нет, яркость астафьевского слова – это призвание, его манера, кстати, манера тоже традиционная, хотя и вечно новая, а для нас – это большое истинное наслаждение…».

Именно: традиционная и вечно новая, потому что все писатели от Пушкина до Твардовского припадали к народным истокам и создавали нечто свое, неповторимое по звучности и красоте. Если исключить из астафьевского текста все необычные и необщепринятые обороты речи и слова, и этот текст поблекнет, перестанет существовать.

Образ автора объединяет все главы произведения. Есть главы отданные только ему, где все от первого лица, и мы постигаем характер героя, его мировосприятие, его философию, нередко выраженную с публицистическим пафосом, что вызывало недоумения и нарекания: дескать, автор хорош, когда он изображает, и плох, когда рассуждает. В самом образе, высказываются оппоненты, должно содержаться «рассуждение» автора: так поступают верные традициям жанра писатели. Тем не менее, нельзя им не возразить: нет числа и примерам вторжения «рассуждающего» автора в объективированную и достаточно отчужденную ткань романа. В. Астафьев продолжил традицию русского романа и даже усилил присутствие автора в произведении. Усилие такого рода по-новому эмоционально окрасило содержание романа, определило его стилеобразующую основу. «Слово автора» приобрело в произведении главенствующую роль.

Прежде всего, перед нами возникает образ искреннего и открытого человека, который рассматривает современный мир сквозь призму прошедшей мировой войны. Стоит прислушаться к тому, как он оценивает повседневный, как бы частный случай – обыденный разбой, учиняемый барыгами-охотниками на реке Сым. Не одних барыг, «шыкалов» касается истребление птиц и зверья, оно проанализировано писателем как принцип человеческого взаимоотношения с природой:

«Аким запамятовал, что я на войне был, в пекле окопов насмотрелся всего и знаю, ох как знаю, что она, кровь-то, с человеком делает! Оттого и страшусь, когда люди распоясываются в стрельбе, пусть даже по зверю, по птице, и мимоходом, играючи, проливают кровь. Не ведают они, что, перестав бояться крови, не почитая её, горячую кровь, живую, сами для себя незаметно переступают ту роковую черту, за которой кончается человек и из дальних, наполненных пещерной жутью времен выставляет и глядит, не моргая, низколобое, клыкастое мурло первобытного дикаря».

«Образ автора» в произведении не замаскирован. Ораторский, экспрессивно-публицистический строй речи оправдан ясностью и определенностью отношения к жизни, глубиной обобщения частного случая. До возможного предела обнажена легко ранимая душа героя, чем и вызывается безграничное читательское доверие. «Ох как знаю» поставлено на грань «болевого порога», за которой жуть, нечто непереносимое.

Лирический герой романа – сам писатель. Без обиняков через восприятие таёжных жителей затрагиваются вопросы о «проценте правды» в писательских сочинениях. Первая же глава произведении «Бойе» открывается признанием его в любви к родному краю, к Енисею. Часы и ночи, проведенные у костра на берегу реки, названы счастливыми, потому что «в такие минуты остаешься как бы один на один с природой» и «С тайной радостью ощущаешь: можно и нужно довериться всему, что есть вокруг…».

Доверять природе, её мудрости призывает В. Астафьев. «Нам только кажется, - утверждает он, - что мы преобразовали всё, и тайгу тоже. Нет, мы лишь ранили её, повредили, истоптали, исцарапали, ожгли огнем. Но страху, смятенности своей не смогли ей придать, не привили и враждебности, как ни старались. Тайга всё так же величественна, торжественна, невозмутима. Мы внушаем себе, будто управляем природой и что пожелаем, то и сделаем с нею. Но обман этот удается до тех пор, пока не останешься с тайгой с глазу на глаз, пока не побудешь в ней и не поврачуешься ею, тогда только внемлешь её могуществу, почувствуешь её космическую пространственность и величие». Бытие планеты ещё не управляется разумом человечного человека, оно во власти стихии природных сил. И доверие в этом случае - необходимый шаг на пути оздоровления отношений человека и природы. Человечество наконец будет не вредить природе, а беречь её богатства и врачеваться ею.

И так, главное в произведении – облик и образ автора, его внутреннее состояние, позиция, проявляющаяся в почти полном слиянии с миром, о котором повествуется. Два могучих человеческих чувства составляют основу книги: любовь и боль. Боль, временами переходящую в стыд или гнев по отношению к тому, что насилует эту жизнь, искажает и уродует её.

Магией писательского таланта Виктор Петрович Астафьев ведёт читателя за собой не берега родной реки, Енисея, на её притоки, Сурниху и Опариху, в чащобы приречной тайги, к подножию гор, в Игарку и прибрежный посёлок Боганиху, к геологам и речникам, в рыбацкую бригаду и стан браконьеров…

4. Проблема взаимоотношения природы и человека. Резкое осуждение варварского отношения к природе на примере браконьеров

Трудной жизнью живут герои «Царь-рыбы», а природа, окружающая их, сурова, по временам жестока к ним. Вот тут-то, в этом испытании, люди и делятся на тех, для которых, несмотря ни на что, она всё равно остаётся любимой матерью, и на других – для которых она уже не мать, а что-то отчужденное, что-то такое, от чего надо побольше взять. Побольше взять – то есть быть браконьером, и не только с недозволенной рыболовной снастью, но и усвоить браконьерство как способ всей жизни.

И вот такой тип людей широко представлен в книге В. Астафьева. Игнатьич, Командор, Дамка, Грохотало – браконьеры. В каждом из них мелькает какая-то своя золотинка человеческой любви или человеческого достоинства. Но всё это подавляется безграничным хищничеством, стремлением урвать лишний кусок.

Все «видные» браконьеры вышли в основном из старинного рыбацкого поселка Чуш или оказались тесно с ним связанными. В посёлке создан рыболовецкий совхоз, предприятие вполне современное, в нем работает подавляющее большинство чушанцев. Но, несмотря на эту внешне благополучную форму его существования, Чуш, у В. Астафьева, - своеобразная база браконьерства.

Живет в посёлке «пёстрое население», «угрюмый и потаенный сброд». Внешний вид селения непригляден, он захламлён, рядом течёт речушка с «зловонной жижей», и есть ещё «гнилой прудок», куда сваливали «дохлых собак, консервные банки, тряпьё». В центре посёлка была когда-то сколочена танцплощадка, но танцы не привились, и «парк» скоро «оккупировали козы, свиньи, куры». Магазин «Кедр» - самое загадочное помещение посёлка. Его особенность – он почти никогда не торгует, так как «хозяева» магазина быстренько проворовываются, да на полках его по существу нет необходимых товаров. Выглядит магазин под стать всему, что есть «приметного» в посёлке.

«Справа, всё на том же яру, над выемкой пересохшего ручья, на вытоптанном взлобке, похожем на могильный холм, насуплено темнело мрачное, свиньями подрытое помещение с закрытыми ставнями и замкнутыми на широкую железную полосу дверьми, так избитую гвоздями, что можно принять их за мишень, изрешеченную дробью, - это магазин «Кедр».

В такой тональности изображается и поселковое население. Мужики, пьющие на бревнах у реки в ожидании парохода, молодежь, прогуливающаяся тут же в ожидании всяких нежданных происшествий. Выделяется законодательница чушанской моды одеваться, курить, пить – студентка, приехавшая на каникулы. «На груди девицы, вкусно сбитой, бросая ярких зайцев, горела золотая, не менее килограмма весом, бляха… Девицы копытила ногами, бляха подпрыгивала и билась на её груди». Заострения, преувеличения, пренебрежительная окраска слов здесь явно из сатирического арсенала. Причем автор по-прежнему не отказывается от прямой оценки происходящих событий.

«За выдающейся студенткой, - продолжает он, - словно на собачьей свадьбе, тащились, преданно на неё взирая, чушанские парни, дальше на подчительной дистанции держались местные девчонки, более пестро, но не менее ценно одетые. Все курили, смеялись чему-то, а меня не покидало ощущение неловкости от плохо отрепетированного, хотя и правдоподобно играемого спектакля».

С ещё большей непримиримостью рисуется капитан судна «добывающий» через чушанцев рыбу с помощью бутылки, и Дамка, бродяга и пустомеля, промышляющий рыбой, по-браконьерски пойманной. Картины повседневного быта рыбацкого посёлка столь неприглядны, что напрашивается вывод, который и сделал автор в прямой публицистической форме:

«Законы и всякие новые веяния чушанцами воспринимаются с древней, мужицкой хитрецой – если закон обороняет от невзгод, помогает укрепиться материально, урвать на пропой, его охотно приемлют, если же закон суров и ущемляет в чем-то жителей поселка Чуш, они прикидываются отсталыми, сирыми, мы, мол, газетов не читаем, «живем в лесу, молимся колесу». Ну, а если уж припрут к стенке и не отвертеться – начинается молчаливая, длительная осада измором, тихим сапом чушанцы добиваются своего: что надо обойти – обойдут, чего захотят добыть – добудут, кого надо выжить из поселка – выживут…».

В подчеркнуто локальной харатеристике поселка Чуш мы узнаем, некоторые черты, проявляющиеся порой в жизни. Порядки в поселке Чуш, например, порождают «джентльменов удачи» - капитанов-хапуг, браконьеров, девиц с исключительно потребительским норовом, - автор напоминает, что в этих же краях до войны было больше порядка, дамки и капитаны так не обогащались и на развращались, потому что «старательский лов» организовывался: рыбозаводы заключали договора с местными рыбаками, и рыбу у них закупали по ценам несколько выше, чем у колхозных бригад.

Дамка появился в Чуше случайно – отстал от парохода. Но «притерся Дамка к поселку… Рыбаки охотно брали его с собой – для потехи. И, притворяясь дурачком, показывая бесплатный «тиятр», он между делом освоился на самоловах, схватил суть рыбной ловли, обзавелся деревянной лодчонкой… и, к удивлению мужиков, стал довольно-таки бойко добывать рыбу и ещё бойчее её сбывать встречными и поперечным людям».

Герои Добра и герои Зла в романе В.Д. Дудинцева "Белые одежды". Конфликт между "народным академиком" Т.Д. Лысенко и преданными истине учеными-генетиками как основа сюжета. Сочетание высокого стиля и библейского пафоса с изображением послевоенного быта.

История рождения музея В. Астафьева. Начало 80-х годов ХХ в., идея создания литературного музея снова поднимается, оживление литературной жизни. Структура и научная деятельность музея. Развитие музея. Пополнение фондов новыми документами, рукописями.

Животные в сказках Щедрина наделяются теми качествами, которые закреплены за ними фольклорной традицией (заяц - глуп, лиса - хитра и т.д.). В данной сказке автор пытался создать специфический образ идеалиста. Проблема выбора соответствующего животного.

Милосердие и сострадание в современной прозе. Нравственные ориентиры. Биография Виктора Петровича Астафьева и его произведение "Людочка". Нравственные устои общества. Композиция рассказа. Приговор обществу, в котором люди лишены человеческого тепла.

Писатель Пришвин прост как сама природа, и как природа действует на наше сердце: так бывает при жизни в лесу - вроде уже знаешь каждое дерево, каждый поворот реки, каждое пятно света в листве, а взглянешь наутро, и все ново и не тронуто зрением.

Противоборство поколений и мнений в романе Тургенева "Отцы и дети", образы произведения и их реальные прототипы. Портретное описание главных героев романа: Базарова, Павла Петровича, Аркадия, Ситникова, Фенечки, отражение в нем отношения автора.

Произведения военных лет и современная документальная проза о войне вновь напоминают о созидающей роли женщины в этом жестоком и сложном мире и заставляют задуматься нас об истинной ценности и смысле жизни.

Художественное наследие писателя Д.Н. Мамина-Сибиряка для детей. Биография писателя и его демократические взгляды. Основные приёмы формирования активизации словаря при изучении произведения Мамина-Сибиряка о природе "Серая Шейка": фрагмент урока.

Тема деревни всегда была одной из центральных в русской литературе. По-разному описывали крестьянскую жизнь Некрасов и Бунин, Пушкин и Есенин, Распутин и Шукшин. У каждого из них прекрасные интересные произведения, свой взгляд на эту жизнь.

Характеристика определенных жанровых, сюжетных признаков, которые позволяют отнести то или иное прозаическое произведение к сказкам. Раскрытие особенностей проявления народных традиций в литературной сказке, на примере сказки П.П. Ершова "Конек-Горбунок".

Книга, которую нельзя забыть. Женские образы в романе. Наташа Ростова – любимая героиня Толстого. Княжна Марья как нравственный идеал женщины для писателя. Семейная жизнь княжны Марьи и Наташи Ростовой. Многогранный мир. Толстой о предназначении женщины.

Краткий очерк жизни, личностного и творческого становления великого русского писателя Федора Михайловича Достоевского. Краткое описание и критика романа Достоевского "Идиот", его главные герои. Тема красоты в романе, ее возвышение и конкретизация.

Многое пришлось выстрадать матерям, вынести суровые испытания в годы Великой Отечественной войны, в послевоенное время. Современный писатель В.Астафьев утверждал: " Матери! Матери! Зачем вы покорились человеческой смерти?".

Повесть В. Быкова "Сотников" о Великой Отечественной войне. Она раскрывает нам весь ужас этого грозного и трагического события, заставляет понять, какой ценой была завоевана победа. Как и все произведения о войне, эта повесть учит добру и человечности.

Сочетания веселого и серьезного в произведениях Николая Носова. Особенности творческой манеры писателя. Своеобразие психологических характеристик героев юмористических рассказов. Значение произведений Носова для развития юмористической детской книги.

Повести "Перевал", "Стародуб", "Звездопад", принесшие Астафьеву широкую известность и обозначившие ведущие темы его творчества: детство, природа, человек, война и любовь. Критика прозы писателя. Герой повести "Пастух и пастушка" - лейтенант Борис Костяев.

Писатели о Великой войне. Трагическая судьба народа во Второй мировой войне. Юрий Бондарев и его произведения о войне. О человеке на войне, о его мужестве повествуют произведения Виктора Астафьева. Тема трагедии войны не исчерпаема в литературе.

Одной из центральных тем в мировой литературе была и остается тема молодых на войне. Астафьев нам рассказал, что в памяти человека остаются навсегда моменты, когда он был "молодым и счастливым".

Отражение страшных лет истребления свободной мысли, засилия чиновников и канцелярий, насильственной коллективизации в произведениях той поры. Поэма А.Т. Твардовского "По праву памяти". "Колымские рассказы" В.Т. Шаламова. Тематика послевоенной литературы.

Василь Быков строит сюжеты только на драматических моментах войны местного, как говорят, значения с участием простых солдат. Шаг за шагом, анализируя мотивы поведения солдат в экстремальных ситуациях.

Кто уж только не говорил, что художник – это его время. И слава Богу, не переводятся на Руси художники, которые несут в себе время в такой полноте и с такой сердечно-созерцательной ответственностью, исповедальностью, что мы уж и не разделяем их друг от друга, как будто время само ищет себе наиболее любящего выразителя и только в нем и останавливается во всей живой, страдающей и благородной полноте.

Такое возможно только при глубокой, искренней исповедальности, при которой мир постигается уже не усилием ума, а жизнью сердца, когда «реальность» - только черновик, а книга – именно вся осуществленная в великой цельности жизнь. Эта полнота всегда отличала лучших художников России, и чем дальше во времени, чем ближе к нынешним дням, тем эта черта острее. И если поискать писателя, который на сегодняшний день воплощал бы эту исповедальную силу с наиболее очевидной полнотой, то имя будет названо, не сговариваясь – Виктор Петрович Астафьев.

Родился Виктор Петрович Астафьев в Сибири, в селе Овсянка Красноярского края. Судьба Овсянки горько типична для множества русских деревень. Ее, а с ней и семью будущего писателя, не миновали ни раскулачивание, ни высылки, ни страшные потери военных лет. Астафьевские детство и юность – из самых тяжких. Вдоволь было и голода, и холода, и сиротливо прожитых годов. Он рано, в семь лет, потерял мать, она утонула в Енисее, и воспитывался в семье дедушки и бабушки. Отец? Он – птица перелетная, с малым, видимо, чувством ответственности за детей. Потом было пребывание в детском доме, школе фабрично-заводского обучения, был составителем поездов, воевал на фронте, имел ранения. Демобилизовался в 1945. Был ему тогда 21 год: ни среднего образования, ни профессии, ни здоровья.

«Жизнь человек выбирает не сам себе, она определяется ему судьбою, и от него зависит лишь в какой-то степени управлять ею, а не плыть, куда понесет. Если бы мне дано было повторить жизнь - я бы выбрал ту же самую…, и лишь одно я просил бы у своей судьбы – оставить со мной маму. Ее мне не хватало всю жизнь и особенно остро не хватает сейчас, естественно, что я, оставаясь сиротой, тянулся ко второй моей и неизменной матери – земле. Жизнь представляла мне постоянную возможность быть на природе и с природой. Так вечно живая земля взрастила меня, помогла сделать первые литературные шаги», - рассказывал В.П. Астафьев о своем писательском начале. Потом были вопросы и тревоги: как это я умудрился столько прожить? По какому праву? Чем я лучше тех молодых парней, которых сам закапывал на обочинах военных дорог? За что судьба даровала мне счастье жизни? Достоин ли я этого счастья? Все ли делал для счастья других? Не разменял ли так тяжело доставшуюся мне жизнь на пятаки? Всегда ли был честен перед собой? Не рвал ли хлеб изо рта близких? Не оттирал ли с дороги локтями слабых? Вопросы, вопросы… А ответы на них в повестях и рассказах Астафьева, смысловым центром которых стали два полюса – Крестьянская вселенная и война, потому что всю свою долгую жизнь он умел чувствовать боль, у него болела душа за все происходящие в нашей стране: за поруганную природу, разрушающуюся культуру, душу человеческую. «Как произошло, что в жизни стал господствовать беспредел, культ силы, безверие в человеческую доброту и искренность?» Этот вопрос заставляет самого писателя внимательнее всмотреться в жизнь, этот вопрос он ставит и перед нами, своими читателями. На наших глазах происходит грандиозный научно-технический прогресс, совершенствуются средства передвижения, средства коммуникации, способы добычи энергии, а «энергия любви» у нас на стадии каменного века, люди теряют духовные ориентиры, порывают с вечными нравственными ценностями и начинают погоню только за сиюминутным. Эта правда жизни нашла воплощение в лучших книгах Астафьева. Среди них и «Прокляты и убиты», и «Последний поклон», и, конечно же, «Царь-рыба».

Скачать:

Предварительный просмотр:

Духовно-нравственные проблемы в повествовании в рассказах

В.П. Астафьева «Царь – рыба»

г. Москвы

Ксенофонтова Галина Владимировна

I. Введение. Сопричастный всему живому (об авторе). стр. 3 – 4

II. Основная часть. Духовно-нравственные проблемы в

Повествовании в рассказах В.П. Астафьева «Царь-рыба». стр. 5 – 22

Особенности поэтики

Человек и природа в повествовании В.П. Астафьева

Поэтическое осмысление природы

Финал повествования

III. Заключение. стр. 23 – 24

IV. Список литературы. стр. 25

I. ВВЕДЕНИЕ

II. ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ

В 1976 году появилась на страницах журнала «Наш современник» «Царь-рыба» В.Астафьева, имеющая подзаголовок «повествование в рассказах». В ней аккумулировались и по-новому трансформировались постоянные для его творчества духовно-нравственные искания, поэтому «Царь-рыба» - это исследование современного, как оказалось, кризисного состояния общества.

В основе повествования – глубокое чувство грехопадения: человек виновен, человек портит подаренный ему мир. Социальная жизнь сурова, безжалостна. Человек – сирота на этой земле. Спасают человека чувство вины и чувство братства, но они давно уже перестали быть основными нравственными понятиями жизни. Вот что сам писатель говорит об этом: «В «Царь - рыбе» исследуется художественными средствами вопрос, которым занимаются сейчас многие, вопрос важнейший… Меня интересует нравственная сторона. Какие отношения возникают между природой и современным человеком… Может показаться, что природы у нас слишком много, что хватит ее надолго. Отсюда может возникнуть и притупление чувства ответственности перед ней. Но есть еще и иной поворот: неразумный человек, уродуя природу, и сам несет нравственный урон. И этот вопрос весьма занимал меня, когда я писал «Царь – рыбу».

Этой проблеме подчинено в повествовании все – жанр произведения, его композиция, система образов, эмоциональный настрой, языковое богатство, особенно героев, диалектные слова, придающее им особую выразительность и точность. Повествование пронизано народным юмором, пословицами, поговорками, присказками, частушками. В «Царь – рыбе» встречаются и народные поверья, и народные приметы, даже приведен заговор. А уж без сказки правды в мире не бывает… Поэтика «Царь - рыбы» подчинена идее сохранения природы, сохранения нравственной красоты самого человека, душевного здоровья нации.

Жанр рассказа – самый любимый у читателя, на основе рассказа и создается автором повествование. «Царь – рыба» - не повесть в строгом смысле, но и не цикл рассказов. Это именно повествование, иначе не скажешь, то есть какая-то вещь эпического характера, вобравшая в себя много материала. Такая форма произведения давала автору абсолютную свободу, раскованность, возможность варьировать повествование, перемежать его отступлениями публицистического или лирико-философского характера, именно в повествовании раскрылся с особой силой, выразительностью астафьевский дар рассказчика. И образ автора не только связывает в единое целое эпическое повествование о судьбе земли сибирской, но становится ясна его непримирима позиция по отношению к браконьерству, хамству, унижению человеческого достоинства.

Повествование включает двенадцать рассказов, которые, в свою очередь, составляют две части произведения, причем каждая часть имеет свой лирико-философский центр, в котором в большей или меньшей степени высказана авторская позиция.

Основу «Царь – рыбы» составляют рассказы о рыбалке и охоте, а обрамляют повествование в рассказах в начале – два эпиграфа, в конце – приведена обширная цитата из Екклезиаста. Один эпиграф взят из стихотворения Н. Рубцова:

Молчал, задумавшись, и я,

Привычным взглядом созерцая

Зловещий праздник бытия,

Смятенный вид родного края.

Другой принадлежит перу американского ученого Халдора Шепли: «Если мы будем вести себя как следует, то мы, растения и животные, будем существовать в течение миллиардов лет, потому что на солнце есть большие запасы топлива и его расход прекрасно регулируется».Эти строки выражают авторскую позицию, предуведомляя читателя о противоречивом содержании «Царь – рыбы». Эти разные по идейно-эмоциональной направленности и стилевому оформлению эпиграфы (лирико-философские стихи Рубцова и научно-публицистический текст Шепли) определяют основные стилевые потоки «Царь – рыбы». Потому так основательно чувствуется духовно-нравственная проблематика произведения. Ведь мысли о «зловещем празднике бытия», о «смятенном» облике родного края, испоганенного самим же человеком, одновременно отражают и надежду автора на то, что еще не поздно наладить гармоничные отношения с природой. Финал повествования открыт. Значит, многое еще нужно сделать человеку, чтобы гармоничный мир человеческого Духа и Бытия восторжествовал. Потому так важен для автора человек – герой его повествования, его душа и мысли.

Не случайно, видимо, открывает «Царь – рыбу» рассказ «Бойе». Название рассказу дала кличка собаки, в переводе с эвенкийского означающая «Друг». Рассказ, а вместе с ним и повествование начинаются с раздумчивой, элегической ноты: «По своей воле и охоте редко мне приходится ездить на родину. Все чаще зовут туда на похороны и поминки – много родни, много друзей и знакомцев; много любви за жизнь получишь и отдашь, пока не подойдет пора близким тебе людям падать, как падают в старом бору перестоялые сосны, с тяжелым хрустом и долгим выдохом…» Именно об этих людях, прикипевших к душе, с любовью, состраданием, неизбывной грустью вспоминает автор. Они обретают вторую жизнь на страницах «Царь – рыбы». И рядом с ними совершенно естественно появляется вечный спутник и помощник охотника – пес Бойе. Автор без всякого умиления, но со вниманием и добротой рассказывает об этой умной собаке: «Бойе был труженик, труженик безответный». Это самая главная характеристика в устах Астафьева. «Он умел в тайге делать все и соображал, как полагалось животным», - замечает автор. Он не только гонял любую дичь, выводил охотников к дому, но и наловчился даже ловить рыбу из озера. Такого «дива» не видали даже умудренные опытом люди. И какой странный конец ожидал этого преданного друга и кормильца семьи – его без тени сожаления застрелил конвоир, когда пес бросился на грудь отплывающему с другими заключенными хозяину. «Родившийся для совместного труда и жизни с человеком, так и не поняв, за что его убили, пес проскулил сипло и, по-человечески скорбно вздохнув, умер, ровно бы жалея или осуждая кого». Бойе – символ верности, преданности, беззащитности, взывающий к совести и справедливости. В какой-то мере соотносим с этим символом и образ Колюни – героя второй части рассказа. В ней повествуется о том, как охотники – Колюня, Архип и Старшой отправились в тундру за песцом. Однако охота оказалась неудачной, засыпанные снегом в охотничьей избушке в жуткую метель и мороз люди возненавидели друг друга. «Нарушилась душевная связь людей, их не объединяло главное в жизни – работа. Они надоели, обрыдли друг другу, и недовольство, злость копились помимо их воли». Ослабленный от недоедания Колюня все–таки находит себе дело: бегает на лыжах в лес за дровами. Однажды среди глубоких снегов он заблудился, потерял ориентиры, ослеп. И ослабевшему, теряющему сознание Колюне мерещится среди белых снегов Бойе. Его милый домашний образ пробуждает в охотнике силы бороться. Так помогает своему другу уже после смерти верный и преданный пес. Помимо таких как Колюня, как бакенщик Павел Егорович, который привык к грозному шуму енисейских порогов, как мы к тиканью часов; как отважные и неподкупные рыбинспектора, гроза браконьеров Семин и сменивший его Черемисин; или как тетя Таля, истинная совесть таежного поселка, есть и люди, показанные, как говорится, крупным планом. Таким, по мнению самого автора, оказался Аким. Неказистый на вид «паренек в светленьких и жидких волосенках, с приплюснутыми глазами и совершенно простодушной не тонкорожем изветренном лице улыбкой» (рассказ «Уха на Богданиде»). Он – самая настоящая безотцовщина – сызмальства возглавил семью, все возраставшую благодаря какому-то простодушному, детскому легкомыслию матери, которую поругивал, но жалел. Благо еще, что старшая сестра Касьянка оказалась совершенно под стать ему, и под их водительством вся местная малышня превратилась в какое-то смешное и трогательное подобие взрослой артели, по мере сил старалась хоть чем-то помочь рыбакам: «Навстречу, разбрызгивая холодную воду, спешили помощники-парнишки, кто во что одетый, тоже хватались за борта, выпучив глаза, помогали вроде тащить…» Атмосфера всеобщей требовательности, уважения к старшим, достоинства, трудолюбия царила в рыбацкой артели, поэтому таким долгожданным оказалось празднество – приготовление артельной рыбацкой ухи.

Не только на этих страницах сказывается сердечное пристрастие писателя к «малым людям». «Как часто мы бросаемся высокими словами, не вдумываясь в них. Вот долдоним: дети – счастье, дети – радость, дети – свет в окошке. Но дети – это еще и мука наша. Вечная наша тревога. Дети – это наш суд на миру, наше зеркало, в котором совесть, ум, честность, опрятность нашу – наголо видать», - досадовал Астафьев.

Однако прошло время, и исчез поселок на Богданиде, поросло это место травой. Исчезновение этого оплота товарищества воспринимается с большой грустью не только автором, но и современным читателем, нами. Ведь именно так исчезает все самое лучшее из нашей жизни, незаметно и тихо. Стоя на развалинах барака, с горечью вспоминает Аким «мир и труд – вечный праздник жизни». Символична и судьба Акима. Узнаем мы ее из невероятной истории, приключившейся с ним и его напарником Петруней в геологической экспедиции (рассказ «Поминки»). В тайге разыгралась страшная трагедия: огромный, озверевший от ярости медведь убил Петруню и обезглавил труп. Акимку «после оглушительной и редкостной смерти» напарника взяли под стражу. Началось расследование обстоятельств, связанных со смертью Петруни, которое из охотника Акима чуть не сделало преступника. «Но пока закончилось следствие, пока дело дошло до поминок, натерпелся Аким, настрадался. Обиженный подковыристым следователем, подавленный гибелью помощника, который час от часу становился ближе, обессиленный пережитым страхом и бессонницей, лежал медведебой в палатке…» А на поминках уговорил всех геологов и рабочих съесть мясо медведя-людоеда. Лишь один - Гога Герцев – отказался: «Он человека хотел слопать! Он людоед! Он и сам ободранный на человека похож! А ты, вонючка, лопаешь всякую мразь! Тьфу!» Но работяги под выпивку «умяли» ведро медвежатины и каялись «перед покойным за нанесенные ему и всему человечеству обиды, люди клялись вечно помнить дорогого друга и отныне не чинить никому никакого зла и неудовольствия». Долго переживал Аким случившееся с ним, но остался добрым и безотказным человеком, как его друг, рано сгоревший от рака Колька. Он и подлинный – и, как нередко бывает, малоценный, оставшийся почти никому неизвестным, - подвиг совершил, спасая от смерти и заботливо выхаживая в глухом таежном углу девушку. В описании его драматической борьбы за жизнь Эли, отчаянных попыток добраться с нею до ближайшего человеческого жилья щемяще-трогательно выглядят эпизоды, когда Аким в разгар всех этих хлопот не забыл стесать со стены приютивших их обоих избушки сделанную кем-то похабную надпись или когда, расставаясь с Элей, просил извинить его за «нескромное поведение («выражался когда…»).

Спасение девушки Эли, случайно оказавшейся в тайге по легкомысленному зову Гоги Герцева, - это естественный акт милосердия и сострадания, на который Аким пошел без каких бы то ни было раздумий: сложных переживаний и душевных борений, хотя и знал, какие у него будут трудности с выполнением плана, да и просто с лечением Эли, уходом за больной, каждодневным существованием в нелегких условиях зимовья. Но если Гога «не считал людей ни друзьями, ни товарищами, он сам по себе и для себя жил», то Акиму «любой человек, в тайге встреченный, - свой человек».

Астафьев подробно рассказывает о Гоге Герцеве, о его родителях, жизни в экспедиции, зимовке в поселке Чуш, приводит выписки из его дневника, посвящения «гордой, одинокой личности». Библиотекарша Люда очень точно охарактеризовала модную писанину Гоги – «… эдакий современный Печорин с замашками мюнхенского штурмовика!» Из этих разрозненных фактов, сцен общения с людьми в экспедиции и вне ее рождается образ самоуверенного, делового человека, обладающего определенной жизненной хваткой, профессионализмом, умением работать, но самое удивительное и странное, что эти качества и способности не окрашены нравственным отношением к жизни. Они замкнуты на личных эгоистических целях. У Гоги отсутствует понятие совести, гражданской чести, родственной привязанности к земле, отечеству.

Весьма показательной является сцена драки Гоги с Акимом. Она произошла из-за того, что Гога, споив фронтовика Кирягу, за бутылку выменял его единственную медаль и перелил на блесну. Аким сравнивает этот факт с ограблением нищего, а Гога ему отвечает: «Плевать мне на старух, на калеку этого грязного! Я сам себе Бог! Я тебя накажу – за оскорбление!». Однако наказал этого тренированного парня сам Аким, которому Гога не посмел ответить. Наказала Гогу и сама жизнь. «”Сам себе Бог “, иссосанный гальянами, изгрызенный соболюшками, валялся, поверженный смертью, которая, не то что жизнь, не дает себя обмануть, сделать из себя развлечение. Смерть у всех одна, ко всем одинакова, и освободиться от нее никому не дано».

На краю смерти оказалась и Эля, которую прихватил с собой в тайгу Гога Герцев, привыкший отвечать только за себя, думать только о себе. Символично, что попавшая в беду по вине Гоги девушка спасена, вылечена и доставлена на большую землю усердием и добротой Акима.

Надеждой на покой, тепло и солнце заканчивается в общем-то очень грустная история об Акиме.

Рядом с такими страницами, проникнутыми гордостью за своих героев, любовью и состраданием к ним, у Астафьева немало «совсем иных, повествующих о людях и явлениях, сталкиваясь с которыми писатель, по собственному признанию, «наполнялся черным гневом».

Перед читателями проходит целая галерея колоритных характеров, сложных человеческих судеб и непростых отношений, окрашенных в драматические и даже трагические тона.

Повествование В. Астафьева как бы уходит в самую глубину народной жизни, вскрывая то глубокое, недоступное, что мешает жить обществу. Автор испытывает горькое чувство от происходящих событий (пьянство, браконьерство), от обмельчания и огубения натруры человека, от утраты людьми совести, чистоты, достоинства, но это чувство горечи сопровождается и состраданием (рассказ «Дамка»). Вот тип незлобливого, но липучего и надоедливого пьянчуги, прозванного собачьей кличкой «Дамка» из-за своего лающего смеха. Он живет бездумно, пьянствуя, ерничая и мешая людям. Пойманный рыбнадзором с незаконно добытой стерлядью, но привыкший к безнаказанности, он испугавшись, все-таки не ожидал суда и возмездия. Поэтому Дамка снова занялся тайным ремеслом, пил, веселился не хотел платить штраф. И снова, и снова река была полна недозволенными снастями и погубленной, тухлой рыбой. Губя рыбу, жалуясь на притеснения рыбнадзора они, то ли от наивности, а скорее от нравственной глухоты и легкомыслия, жалеют погубленное ими сами же «народное добро». «Что делается, что делается» - вздыхают они. Складывается ситуация «голого короля». Все понимают, что происходит, но делают вид, что в этом виноват кто-то другой, только не они сами.

Но есть в повествовании В. Астафьева и совсем другие браконьеры (рассказы «Рыбак Грохотало» , «У золотой карги»). Эти скроены из другого человеческого материала, они отличаются волей, жестокостью, напористостью, изворотливостью. Силы и страсти богатой сибирской натуры находят реализацию лишь в стремлении обмануть рыбнадзор, наловить тайным способом рыбу и нажиться.

Один из них, по кличке Командор, плавал командиром стотонной совхозной самоходки, был основательным рыбаком, но «настоящую» жизнь ощущал лишь тогда, когда, выпив «из горла» бутылку «Солнцедара», летел на своей лодке после удачной рыбалки, обгоняя рыбнадзор. «А кругом благодать! Берега по ту и по другую сторону реки зелены, вода вся в солнечных крошках, пароход или костерок вдали дымится, чайки летают. Вот, она, радость! Вот, она, жизнь! Нет, не понимал он и никогда не поймет городскую рвань: живи от гудка до гудка, харч казенный, за все плати…»

Больше всего в жизни любил Командор свою дочку Тайку, но не суждено было ему, как мечталось, выучить умницу-девочку и уехать с ней в далекие края… Такой же браконьер, только сухопутный, сгубил дочку неустрашимого Командора. «Нажравшись бормотухи, шофер, вывозивший с берега дрова, уснул за рулем, вылетел на тротуар и сбил двух школьниц, возвращавшихся с утренника». Неизбывное горе замучило Командора, отдалило его от семьи и людей. «У Командора, от роду ничем тяжело не болевшего, начало сдавать сердце, поднялось давление от бессонницы и головные боли раскраивали череп, непомерно тяжело стало ему носить свою душу, словно бы обвисла она и пригнетала Командора к земле, ниже, ниже, того и гляди вывалится, вся обугленная, ударится оземь, провалится в яму, где в кедровом струганном гробу лежит нарядно одетая, в кружевах, в бантах, в лаковых туфельках светлая девочка, не успевшая стать девушкой, - кровинка, ласточка, ягодка неспелая, загубил ее пропойный забулдыга, сухопутный браконьер».

Другая, но такая же трудная, тяжелая судьба у рыбака по фамилии Грохотало. Он появился в поселке Чуш с Украины, отбывал срок за связь с бендеровцами. Грохотало был мужик «фартовый», ему везло на улов, но лишь однажды, когда единственный раз в жизни зацепил он огромного осетра, сразу был пойман рыбинспектором. И такие ненависть, ярость и горе охватили заведующего свинофермой Грохотало, что крушил и ломал все на своем пути и в своем доме, пытался даже облить бензином свое жилье и поджечь его – народ отстоял.

Анализ любого из рассказов «Царь – рыбы», этого многосоставного повествования о Сибири конца ХХ века, крайне интересен. Но, пожалуй, всего важнее понять смысл рассказа, давшего название всей книги. Глава «Царь – рыба» не только яркий эмоциональный центр всего повествования, но и глубокий нравственный своеобразный поединок с судьбой. Главным героем рассказа является браконьер Игнатьич, в чем-то схожий с другими рыбаками, но и отличающийся от них настолько иным уровнем размышлений, основательностью, аккуратностью, деловитостью. Однако и он промышлял на реке запрещенным способом. И оказался волею случая на одном крючке вместе с огромным осетром. Образ царь-рыбы у Астафьева – символ природы, той естественной основы жизни, без которой не может существовать человек, а истребляя ее, и себя обрекает на медленную мучительную смерть. В образе царь-рыбы ощущается и древний фольклорный слой, связанный с русскими сказками и преданиями о могучей рыбе, обладающей чудесными возможностями, плодотворящей силой, умеющей исполнять все желания. Именно на ней, по сказочным преданиям, и держится-то вся земля, все мироздание, с ее смертью наступит катастрофа, вселенский потоп. Потому-то так почтителен поединок Игнатьича с самой судьбой, поэтому эта схватка рыбака-браконьера с гигантским осетром необыкновенной красоты и мощи полна у В.Астафьева истинно эпического драматизма. Поимка такой рыбины – это великая удача, по тогдашним понятиям почти «покорение» природы. Но весь смысл поединка в том, что царь-рыба на поймана на крючок, не попалась в сеть. О ней сказано иначе «В этот миг заявила о себе рыбина, пошла в сторону, защелкали о железо крючки, голубые искорки из борти высекло… За кормой взбурлило груздное тело рыбины, вертанулось, забунтовало, разбрасывая воду, словно лохмотья горелого, черного тряпья… Что-то редкостное, первобытное было не только в величине рыбы, но и в формах ее тела… рыба вдруг показалась Игнатьичу зловещей».

В слове «заявила» важен корень – «явление», царственный приход, не униженность даже крючьями самоловов, пленом. Она не знает чувства пленности в родном, могучем Енисее!

Герой думает иначе: он поймал, пленил, покорил природу, добыча должна смириться. «Да что же это я? – поразился рыбак. – Ни Бога, ни черта не боялся, одну темную силу почитаю… Так, может, в силе-то и дело?»

Как далеко зашел человек в своем рваческом, хищническом потреблении даров природы, что нагло потревожил даже донные глубины реки! И хорошо еще, что герой Астафьева испугался своей удачи, как грехопадения, испугался своего упования на одну силу. С этого-то испуга и начинается у Астафьева движение сюжета в совсем иную сторону.

О чем только не пришлось передумать Игнатьичу этой темной ночью рядом со страдающей и мечущейся от страха рыбиной. «Так зачем же, зачем перекрестились их пути? Реки царь и всей природы царь – на одной ловушке. Караулит их одна и та же мучительная смерть».

В темной ночи, наедине с Царь-рыбой, Игнатьич переживает сильное нравственное потрясение. Перед лицом надвигающейся гибели он вспоминает всю прожитую жизнь. Всплывает почему-то наиболее горькое, постыдное воспоминание – надругательство над любимой девушкой. Он вспомнил, как давным-давно столкнул в реку безответную робкую деревенскую девчонку Глашку, столкнул с обрывистого берега из ревности. Вспомнил он вдруг и ее слова, похожие теперь на заклинание, на некий невысказанный упрек обидчику: «Пусть вас Бог простит… а у меня на это силы нету…»

И вот теперь он сам выпал из лодки, он висит на паутине тетивы, висит над бездной воды… К тому же царь-рыба, измученная, израненная, щупая что-то в воде чуткими присосками, словно домогается от него ответа за все свои муки, за крючки, что он всадил в ее царственное тело: «Он вздрогнул, ужаснулся, показалось, что рыба, хрустя жабрами и ртом, медленно сжевывала его заживо… нащупывала его и, ткнувшись хрящом холодного носа в теплый бок, будто перепиливала надреберье тупой ножовкой…» И вот, Игнатьич понимает, что эта встреча с царь-рыбой уготована им самой судьбой, он воспринимает ее как кару за грех юности, за оскорбление женщины. «Прощенья, пощады ждешь? – спрашивает себя Игнатьич – От кого? Природа, она, брат, тоже женского рода!... Освободи от себя и от вечной вины женщину, прими перед этим все муки сполна, за себя и за тех, кто сей момент под этим небом, на этой земле мучает женщину, учиняет над ней пакости».

Финальный аккорд всего поединка, итог безжалостного вторжения человека в природу – это моление Игнатьича: «Господи! Да разведи Ты нас! Не по руке она мне!» Вот оно покаяние! И, видимо, это раскаяние, душевное возрождение, осознание гибельности браконьерского отношения к жизни, понимание естественной связи явлений и ответственности за все содеянное на этой земле каким-то чудесным образом помогает освобождению Игнатьича.

Освобожденная рыбина, «яростная, тяжело раненая, но не укрощенная, грохнулась где-то уже в невидимости, плеснулась в холодной заверти». Так завершается поединок. Но это, и не примирение, и не победа! Помогли ли моления Игнатьича или просто выпали – из ног ловца, из тела рыбы – зловещие крючья? Судить трудно, но когда рыба ушла, когда ее, природу, вновь охватило буйство, герой ощущает: «Ему сделалось легче. Телу – «оттого, что рыба не тянула вниз», «душе – от какого –то, еще не постигнутого умом, освобождения»,

Может быть, совсем не случайно и фамилия Игнатьича, как и его брата по кличке «Командор», - Утробин? «Волк по утробе вор, а человек по зависти», - говорят в народе. И первая мысль Игнатьича при поимке рыбы типично волчья, «утробная»: «В осетре икры ведра два, если не больше». Но судьба распоряжается по справедливости: его победа – поимка царь-рыбы – его нравственное поражение.

Таким образом, Астафьев со всей резкостью и определенностью сказал о том, о чем до него говорили приглушенно и завуалировано: истребление живого сопряжено с огромной опасностью потери чувства меры, а через это и потери человеческого, то есть доброго, разумного, нравственного. Именно поэтому так дорог в повествовании образ Астафьева – рассказчика, умеющего заворожить, завлечь читателя и юмором, и искренностью тон, особой доверительной интонацией и одновременно исподволь повести к сложным философским размышлениям, как в рассказе «Капля». Совершается это для читателя почти незаметно, отчего как-то больше веришь этому человеку, проникаешься чувством восхищения, входишь в его духовный мир.

Посудите сами. Рыбалка закончилась, рыбаки напились чаю и заснули у костра. Лишь рассказчик остался у догорающего огня наедине с вечной тишиной, со своими трудными размышлениями о жизни, о смысле бытия. Обостренное восприятие природы, раскрывающей человеку и тайны космического звездного пространства, и жизнь микромира, рождает лирико-философские отступления. «Это она, моя душа, - замечает рассказчик, - наполнила все вокруг беспокойством, недоверием, ожиданием беды. Тайга на земле и звезды на небе были тысячи лет до нас. Звезды потухали или разбивались на осколки, взамен их расцветали на небе другие. И деревья в тайге умирали и рождались, одно дерево сжигало молнией, подмывало рекой, другое сорило семена… Нам только кажется, что мы преобразовали все, и тайгу тоже. Нет, мы лишь ранили ее, повредили, истоптали, исцарапали, сожгли огнем. Но страху, смятенности своей не смогли ей передать, не привили и враждебности, как ни старались. Тайга все так же величественна, торжественна, невозмутима. Мы внушаем себе, будто управляем природой и что пожелаем, то и сделаем с нею. Но обман этот удается до тех пор, пока не останешься с тайгою с глазу на глаз, пока не побудешь в ней и не поврачуешь ее, тогда только воньмешь ее могуществу, почувствуешь ее космическую пространственность и величие».

И вот в самую возвышенную и таинственную минуту раздумий лирического героя возникает образ капли. Автор-рассказчик «почувствовал вершину тишины, младенчески пульсирующее темечко нарождающегося дня – настал тот краткий миг, когда над миром парил лишь божественный дух один, как рекли в старину. На заостренном конце продолговатого ивового листа набухла, созрела продолговатая капля и, тяжелой силой налитая, замерла, боясь обрушить мир своим падением». «Капля висела над моим лицом, прозрачная и грузная. Таловый листок держал ее в стоке желобка. “Не падай, не падай!“ – заклинал я, просил, молил, кожей и сердцем внимая покою, скрытому в себе и в мире.

В глуби лесов угадывалось чье-то тайное дыхание, мягкие шаги. и в небе чудилось осмысленное, но тоже тайное движение облаков, а может быть, иных миров или “ангелов крыла“? В такой райской тишине и в ангелов поверишь, и в вечное блаженство, и в истление зла, и в воскрешение вечной доброты.

Но капля, капля?

Я закинул руки за голову. Высоко-высоко, в сереньком, чуть размытом далеким Енисеем небе различил две мерцающие звездочки… Звезды всегда вызывают во мне чувство сосущего, тоскливого успокоения своим лампадным светом, неотгаданностью, недоступностью…»

Работа памяти, движение мысли и чувства, раздумья о «капле», о быстротечности жизни, о падении (умирании) или схождении человека – куда! – «под вечны своды» (вспомните пушкинское – «мы все сойдем под вечны своды и чей-нибудь уж близок час») – завершаются в целом на оптимистической, жизнелюбивой ноте. Пришло утро, уже вся «тайга дышала, просыпалась, росла». «Сердце мое трепыхнулось и обмерло от радости, - признается повествователь, - на каждом листке, на каждой хвоинке, травке, в венцах соцветий… на сухостоинах и на живых стволах деревьев, даже на сапогах спящих ребят мерцали, светили, играли капли, и каждая роняла крошечную блестку света, но, слившись вместе, эти блестки заливали сиянием торжествующей жизни все вокруг».

Может быть, образ капли – это не просто символ хрупкости мира, особенно всего нежного, поэтического в нем, но символ бесконечности и неостановимости жизни? Капля в ее «накоплении», сгущении и падении – это, по сути дела, модель жизни, всех ее этапов, от расцвета до бессильного падения…

За краткий миг человеческого существования (пока не обрушилась капля на землю и не рассыпалась на тысячи мелких брызг), каждый прекрасен и полон высокого духовного содержания, совершаются в душе сложные сдвиги: зарождаются, утверждаются и вновь разрушаются противоречиями тревога, надежда, отчаяние и чувство ответственности перед природой, детьми, обществом и самим собой.

Зримо представляется образ автора-рассказчика, обеспокоенного нравственным обликом современника, судьбой природы. Он – человек чувства, крайних эмоциональных порывов, страстный в гневе и ненависти к мерзости и пошлости в жизни, нежный и даже сентиментальный в минуты редкого общения с красотой. Но главное, он – человек совестливый, воспринимающий всем сердцем страдания людей. Он искренен, честен, мужественен. Как жаль, именно жаль, ему человека, разучившегося думать, любить, ценить добро и красоту. Но, вместе с тем, он понимает, что в мире существует не только добро, но и зло, ведь добро и зло рождаются и сосуществуют в жизненной стихии одновременно. Однако настоящее добро не поддается трансформации, а вот зло, становясь устойчивей и тише, разрушает вокруг себя все. Поэтому каждое мгновение человеческой жизни нужно посвятить борьбе за красоту и постижению главных и вечных проблем бытия - такова концепция В. Астафьева.

И тема красоты, естественно, пронизывает все повествование, раскрываясь в человеческих взаимоотношениях, любви, особенно трепетно в образах природы.

Поэтическое осмысление природы (от мельчайших проявлений – в капле, цветке, рыбе, зверье – до крупнейших картин мятущихся водных потоков, суровых скал и огромных первозданных лесов) обусловливается прежде всего образом автора, прикосновение которого к миру всегда одухотворено и в высшей степени благородно. Удивительно и необозримо широк асоциальный контекст действительности, в который автор включает отдельную информацию, сцену, сюжет, лирический эпизод. Так поэтический разговор о цветке происходит в связи с размышлениями о жизни, крае, о том естественном круговороте жизни, занес дивное семя южного цветка «Валотта» в сибирские края. И среди всего дивного разноцветия вдруг замечает цветок и ощущает щемящую до слез нежность. «Красногубый цветок, в глуби граммофончика приглушенный бархатисто-белым донцем, засыпанный пыльцой изморози, неожиданно теплой на взгляд, напоминал скорбно цветущий кактус из заморских стран» (рассказ «Туруханская лилия»). Такую же неповторимую радость испытывает автор при виде непуганого зверья, блистающей всеми цветами радуги рыбы. А сколько рек, речушек описал Астафьев в «Царь – рыбе» трудно и сосчитать. И каждая под пером художника обретает свое лицо и характер. Вот автор описывает таинственную, заросшую лесом речку Опариху: «Здесь самые что ни на есть джунгли, только сибирские, и называются они точно и метко – шарагой, вертепником и просто дурниной». Автор сравнивает Опариху с синенькой жилкой, «трепещущей на виске земли, и рядом с нею и за ней монолитная твердь тайги, сплавленной веками и на века».

Река Нижняя Тунгуска напоминает писателю красивую женщину: «Одетая в каменное платье, украшенное по подолу то тяжелыми блескучими алмазами вечных льдов, то жарко полыхающими цветами, то вспененной пушицей».

«Дурная молва, - замечает автор, - велась в наших местах когда-то о речке Бирюсе. Леших, водяных и прочей нечестии водилось на ней видимо-невидимо, отбивало у многих желание охотиться здесь и рыбачить… То что увидели мы на Бирюсе, даже затопленной, в плесени замзгнутой воды, не поддается описанию. Дух захватывало от неповторимой воистину колдовской красотищи!»

Какой романтический пейзаж возникает в рассказе «Сон о белых горах»! Он обусловлен исключительностью сюжетной ситуации и главным образом мечтой Акима о белых горах. Вот один из таких романтических пейзажей: «Кипрейная нежность зари обвяла, только занявшись, холодным блеском тяжелого золота осенило, залило живую небесную плоть, слиток металла, погружаясь в глубину скоротечных сумерек, расплавлял твердь гонных вершин, и, когда зазубренным ребром, совсем уже твердый, остывший, вываливался этот слиток из прорванного неба в узкую горную расщелину, небо еще долго оставалось продранным, и в проран, в небесную дыру смотрела и дышала мертвым холодом бездна». Какие романтические ассоциации вызывает лексический строй этого фрагмента! Какой возвышенный поэтический образ создают опорные понятия – «кипрейная нежность», «холодный блеск», «тяжелое золото», «горные вершины», «мертвый холод бездны»!

Но болит сердце автора от мысли, что эта красота «от дурашливой пакости», «мерзкой жестокости» разрушается человеком. Че – ло – ве – ком!!! «Оттого и страшусь, замечает художник, - когда люди распоясываются в стрельбе, пусть даже по зверю, по птице, и мимоходом, играючи, проливают кров. Не ведают они, что, перестав бояться крови, не почитая ее, горячую живую, сами для себя незаметно переступят ту роковую черту, за которой кончается человек и из дальних, наполненных пещерной жутью времен выставляется и глядит, не моргая, низколобое, клыкастое мурло первобытного дикаря».

Именно поэтому, видимо, и завершается повествование Астафьева лирической миниатюрой «Нет мне ответа»: «Все течет, все изменяется – свидетельствует седая мудрость. Так было. Так есть. Так будет.

Всему свой час и время всякому делу под небесами:

Время родиться и время умирать;

Время насаждать и время вырывать насажденное;

Время убивать и время исцелять;

Время разрушать и время строить;

Время плакать и время смеяться;

Время стенать и время плясать;

Время разбрасывать камни и время собирать камни;

Время обнимать и время избегать объятий;

Время искать и время терять;

Время хранить и время тратить;

Время рвать и время сшивать;

Время молчать и время говорить;

Время любить и время ненавидеть;

Время войне и время миру.

Так что же я ищу? Отчего мучаюсь? Почему? Зачем? Нет мне ответа».

Эта обширная цитата из Екклезиаста усиливает возвышенное повествование и одновременно «собирает» в единое целое эпическое повествование. В финале обретают единство и все лирико-философские размышления писателя о жизни. Философское соединение идей созидания и разрушения, воплощенное в цитируемых писателем строках Екклезиаста, наиболее точно отражает суть философского поиска В. Астафьева.

И вот уже как будто мы сами вместе с писателем, прильнув к самому концу, озираем всю эту трудную и милую землю, которую открыл нам автор в своей книге и которую призывал оберегать. Финал повествования открыт.

А значит, живи Сибирь!

III. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Жизнь и человек на редкость богаты и противоречивы – вот общий вывод, который сам собой напрашивается после прочтения повествования в рассказах В. Астафьева.

Как бы ни был разумен, велик и научно оснащен человек, без единения с природой, заботливого и вдумчивого отношения к ее богатствам, он обречен с нею на гибель. Писатель призывает к «сотворчеству» с природой. За столь правдивую высокую нравственную позицию в литературе, за книгу «Царь - рыба» В.П. Астафьев в 1978 году стал лауреатом Государственной премии.

Ощущая сложность современной жизни, уже сомневаясь в способности человека жить в мудром согласии с самим собой, себе подобными и миром природы, автор, преодолевая противоречивые и горькие раздумья, все-таки приходит к мысли о «нескончаемости мироздания», врачуя себя красотой и мудростью самой природы. Этот выстраданный оптимизм осложнен вопросом: «Мудрость природы! Как долго она продлится?» И этот вопрос в повествовании Астафьева остается открытым.

Однако вера человека в нескончаемость и нетленность мира помогает не только жить, но и спокойно принять смерть. Не только своя работа, исполненный перед людьми и обществом долг, помогает человеку преодолеть страх смерти, но и, как показывает Астафьев, очень важной является уверенность в том, что жизнь после его ухода продлится. «Хотелось человеку верить, - размышляет писатель, - что там, за гробом, во все утишающей тьме продлится видение родной реки. А может, звала, толкала его к реке потребность удостовериться, что за его жизнью продлится жизнь, нескончаем будет бег реки, рев порога, и горы, и лес, все так же непоколебимо будут стоять, упираясь в небо; сила полнит силу, уверенность нетленности жизни помогает с достоинством уйти в иной мир».

Вот уже нет снами Виктора Петровича Астафьева. Он умер совсем недавно, в 2001 году. У него было большое сердце, но и большое сердце, к сожалению, исчерпывает свой ресурс.

Талант на то и дается Богом, чтобы держать своей силой менее уверенного человека, чтобы тот свое лучшее из виду не потерял. Потому, наверное, уже и после смерти его помыслы всегда по росту любому человеческому сердцу. Он действительно как будто только «пытался оживить и лес, и дол, и горы, очиститься душою и чаял, чаял хоть немножко, хоть чуть-чуть помочь людям сделаться добрее», а за этими простыми заботами вошел в русскую культурную традицию с почтительным достоинством, вовек не изменившим правде человека.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. В.П. Астафьев. Собрание сочинений в шести томах.

Москва. «Молодая гвардия». 1991 год.

2. Т.М. Вахитова. Повествования в рассказах В. Астафьева «Царь-рыба»

Москва. «Высшая школа». 1988 год

3. В. Астафьев. Сопричастный всему живому (о себе и о своей работе).

Литература в школе. Москва. «Просвещение» №2 1989 год

4. В.А. Чалмаев. Исповедальное слово Виктора Астафьева.

Литература в школе. Москва. Реакция журнала «Уроки литературы»

№4 2005 год

5. А.П. Ланщиков. Виктор Астафьев: жизнь и творчество.

Москва. 1992 год

6. Н.Н. Яновский. Виктор Астафьев: очерк творчества.

Москва. 1982 год

Тот, кто живет в обнимку с природой, —
добры душой и лучше.
В. Астафьев

Никогда еще проблема взаимоотношений человека и природы не стояла так остро, как в наше время. Как сделать, чтобы преобразуя землю, сохранить и приумножить земное богатство? Обновляя, спасти и обогатить красоту природы? Это проблема не только экологическая, но и нравственная. В современном мире наблюдается несоответствие между гигантскими возможностям которые получает человек, вооруженный техникой, и нравственностью этого человека.

Человек и природа, их единство и противоборство — основные темы произведения Астафьева «Царь-рыба», которое сам писатель назвал как «повествование в рассказах». Эта книга была написана под впечатлением поездки автора по Красноярскому краю. Основная направленность повести, состоящей из двенадцати рассказов,— экологическая. Но Астафьев говорит в ней и об экологии души, когда «забылся в человеке человек». Писатель считает, что каждый человек лично ответствен за все, что совершается в мире. «Нам только кажется, что мы преобразовали все, и тайгу тоже... — говорит Астафьев. — Мы внушаем себе будто управляем природой и что пожелаем, то и сделаем с нею. Но обман этот удается до тех пор, пока не останешься с тайгою с глазу на глаз, пока не побудешь в ней и не поврачуешься ею, тогда только... почувствуешь ее космическую пространственность и величие».

Писатель призывает к восстановлению природных богатств, к экономному использованию того, что имеем, к умелой организации охотничьего и рыбного хозяйства страны: «Кто будет спорить против нужности, против пользы для каждого из нас миллионов, миллиардов киловатт? Никто, конечно! Но когда же мы научимся не только брать, брать — миллионы, тонны, кубометры, киловатты, — но и отдавать, когда мы научимся обихаживать свой дом, как добрые хозяева?»

Писатель обеспокоен масштабом совершающегося браконьерства, при котором человек уже начинает утрачивать свое человеческое достоинство. Нарушение законов об охоте приводит к нарушению нравственных законов, к деградации личности. «Оттого и страшусь, — замечает писатель, — когда люди распоясываются в стрельбе, пусть даже по зверю, по птице, и мимоходом, играючи, проливают кровь. Не ведают они, что перестав бояться крови... незаметно переступают ту роковую черту, за которой кончается человек и... глядит, не моргая, низколобое, клыкастое мурло первобытного дикаря».

Опасность распада естественных связей человека с природой и с другими людьми — вот главная проблема, которая рассматривается в «Царь-рыбе». Любой человек, сделавший зло по отношению к миру, особенно к его беззащитным и наиболее ранимым представителям — детям, женщинам, старикам, животным, природе, наказывается жизнью еще более жестоко. Так, за свою грубость, хищничество, пьяный разгул Командор расплачивается смертью невинной девочки Тайки, а Игнатьич, находясь на краю гибели, понимает, что наказан за оскорбление невесты. Столкновение доброты и бессердечности, товарищеского отношения к людям и эгоизма прослеживается в характерах главных героев — Акима и Гоги Герцева. Их спор — это столкновение потребительского бездушного и милосердного, гуманного отношения к природе. Если для Акима природа — кормилица, то для Герцева она более мачеха, нежели мать. Писатель утверждает: кто безжалостен, жесток к природе, тот безжалостен, жесток и к человеку. Если Гога не считал людей ни друзьями, ни товарищами, он «сам по себе и для себя жил», то Акиму любой встреченный в тайге человек — свой. Между Герцевым и Акимом происходит драка из-за того, что Гога, споив фронтовика Кирягу, за бутылку выменял его единственную фронтовую медаль и переплавил ее. Аким сравнивает это с ограблением нищего. Герцев отвечает ему: «Плевать мне на старух, на калеку этого грязного! Я сам себе бог!» На краю смерти оказалась и Эля, которую взял с собой в тайгу Гога, привыкший отвечать только за себя, думать только о себе. Спас Элю Аким, для которого это был естественный поступок. Этот простой и добрый человек своей главной обязанностью на земле считает труд и помощь ближнему. А Герцева наказала сама жизнь. Он погиб в поединке с природой. Материал с сайта

Герой рассказа «Царь-рыба», давшего название всей повести, Игнатьич, старший брат Командора, в поединке с царь-рыбой, олицетворяющей природу, пережив глубокое потрясение, сумел спастись. Перед лицом надвигающейся смерти он вспоминает всю прожитую жизнь, вспоминает и наиболее горькое, постыдное — надругательство над девушкой. Ни на одну женщину он не поднял руку, ни одной никогда больше не сделал ничего дурного, не уезжал из поселка, надеясь смирением, услужливостью «избыть вину, отмолить прощение». И свою встречу с царь-рыбой он воспринимает как кару за грех юности, за оскорбление женщины. «Прощенья, пощады ждешь? — спрашивает себя Игнатьич. — От кого? Природа, она, брат, тоже женского рода!.. Прими... все муки сполна за себя и за тех, кто сей момент под этим небом, на этой земле мучает женщину, учиняет над нею пакости». Это раскаяние, душевное очищение, осознание гибельности браконьерского отношения к жизни помогает освобождению Игнатьича. Кто может раскаяться, прозреть, тот не потерян для жизни. Вот почему царь-рыба не забирает его с собой в холодную темную воду. Между миром природы и человеком устанавливаются отношения родства.

Виктор Астафьев всем своим творчеством утверждает, что только сильные нравственно, цельные духовно люди способны «удержать на своих плечах мир, устоять против его распада, разложения».

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

астафьев царь-рыба анализ проблема экологии
эссе на тему царь -рыба астафьева нравственная проблема
проблемные вопросы астафьев царь рыба
Нравственные проблемы в творчестве В.Астафьева
виктор игнатич царь рыба

Федеральное агентство по образованию

Пензенский государственный педагогический университет им. В.Г.Белинского

Факультет русского языка и литературы

Кафедра литературы и методики ее преподавания

Зачетная работа

по литературоведческому анализу художественного текста на т е му: «Проблема эко логии и нравственные проблемы повествования в рассказах В. А с тафьева «Царь-рыба»

Выполнила: Плясова В.В.

студентка группы Л-51

Проверила:Ключарева И.С.

Пенза, 2007

ВВЕДЕНИЕ

1. Жанровое своеобразие повествования в рассказах «Царь-рыба».

2. Стиль и язык произведения.

5. Символический смыл главы «Царь-рыба», её место в книге.

6. Образы положительных героев. Аким и его судьба.

Введен ие

В современной прозе мне особенно нравятся произведения Виктора Петровича Астафьева. Когда читаешь подряд его книги, начиная с тех, в которых он состоялся как писатель - повести «Стародуб», «Перевал», «Последний поклон», сборники рассказов, - воочию видишь, как бурно рос этот самобытный художник слова, какими внутренними толчками развивался его талант. Предмет его любви определён и строг: Родина, Россия, её природа и люди, их предназначение на земле.

Настоящим событием в жизни и в литературе стало повествование в рассказах «Царь-рыба». Это удивительное произведение проникнуто страстной любовью к родной природе и негодованием по отношению к тем, кто своим равнодушием, жадностью, безумностью губит её. На вопрос о теме «Царь-рыбы» Астафьев ответил: «Наверное, это тема духовного общения человека с миром… Духовное существование в мире - так бы я определил тему «Царь-рыбы». Не впервые возникает она в нашей литературе, но, может быть, впервые зазвучала столь громко и широко».

Перечитав всё, что на сегодня написано о повествовании в рассказах «Царь-рыба», можно выделить как общепризнанное, что основные «герои» произведения - Человек и Природа, взаимодействие которых осмыслено в их гармонии и противоречии, в их общности и обособленности, в их взаимовлиянии и отталкивании, как представляется оно писателю сегодня - едва ли не в самый сложный период их «сосуществования» за всю человеческую историю. Иначе сказать, мы имеем дело с произведением откровенно и подчеркнуто социально-философским, в котором мысли и чувства воплощены в образы масштабные, имеющие общечеловеческое значение.

В. Семин с огромной откровенностью и искренностью говорил о своем восприятии произведения: ««Царь-рыба» - праздник жизни. Великая Сибирская река и река времени текут не по книжным страницам - их движение проходит через наше сердце, по нашим сосудам».

1. Жанровое своеобразие повествования в рассказах «Царь-рыба»

Прежде всего, в «Царь-рыбе» есть единое и цельное художественное пространство - действие каждого из рассказов происходит на одном из многочисленных притоков Енисея. А Енисей - «река жизни», так он и назван в книге. «Река жизни» - емкий образ, уходящий корнями в мифологическое сознание: у некоторых древних образ «река жизни», как «древо жизни» у других народов, был наглядно-зримым воплощением всего устройства бытия, всех начал и концов, всего земного, небесного и подземного, то есть целой «космографией».

Такое, возвращающее современного читателя к космогоническим первоначалам, представление о единстве всего сущего в «Царь-рыбе» реализуется через принцип ассоциаций между человеком и природой. Этот принцип выступает универсальным конструктором образного мира произведения: вся структура образов, начиная от образов персонажей и кончая сравнениями и метафорами, выдержана у Астафьева от начала до конца в одном ключе - человека он видит через природу, а природу через человека.

Зато о речке Опарихе автор говорит так: «Синенькая жилка, трепещущая на виске земли». А другую, шумную речушку он напрямую сравнивает с человеком: «Бедовый, пьяный, словно новобранец с разорванной на груди рубахой, урча, внаклон катился поток к Нижней Тунгуске, падая в её мягкие материнские объятья». Этих метафор и сравнений, ярких, неожиданных, щемящих и смешливых, но всегда ведущих к философскому ядру книги, в «Царь-рыбе» очень и очень много. Подобные ассоциации, становясь принципом поэтики, по существу, вскрывают главную, исходную позицию автора. В. Астафьев напоминает нам, что человек и природа есть единое целое, что все мы - порождение природы, её часть, и, хотим или не хотим, находимся вместе с законами, изобретенными родом людским, под властью законов куда более могущественных и непреодолимых - законов природы. И поэтому самое отношение человека и природы Астафьев предлагает рассматривать как отношение родственное, как отношение между матерью и её детьми.

Отсюда и пафос, которым окрашена вся «Царь-рыба». Астафьев выстраивает целую цепь рассказов о браконьерах, причем браконьерах разного порядка: на первом плане здесь браконьеры из посёлка Чуш, «чушанцы», которые буквально грабят родную реку, безжалостно травят её; но есть и Гога Герцев - браконьер, который вытаптывает души встречающихся ему на пути одиноких женщин; наконец, браконьерами автор считает и тех чиновников государственного масштаба, которые так спроектировали и построили на Енисее плотину, что загноили великую сибирскую реку.

Дидактизм, который всегда в той или иной мере присутствовал в астафьевских произведениях, в «Царь-рыбе» выступает с наибольшей очевидностью. Собственно, те самые «скрепы», которые обеспечивают цельность «Царь-рыбе» как цикла, становятся в наибольшей мерезначимыми носителями дидактического пафоса. Так, дидактика выражается, прежде всего, в однотипности сюжетной логики всех рассказов о попрании человеком природы - каждый из них обязательно завершается нравственным наказанием браконьера. Жестокого, злобного Командора постигает трагический удар судьбы: его любимицу-дочку Тайку задавил шофер - «сухопутный браконьер», «нажравшись бормотухи» («У Золотой Карги»). А Грохотало, «мякинное брюхо» и неудержимый рвач, наказуется в чисто гротескном, буффонадном виде: ослепленный удачей, он хвастает пойманным осётром перед человеком, который оказывается…инспектором рыбнадзора («Рыбак Грохотало»). Наказание неминуемо настигает человека даже за давние злодеяния - таков смысл кульминационного рассказа из первой части цикла, давшего название всей книге. Сюжет о том, как в наибольшей мереосмотрительный и вроде бы самый порядочный из браконьеров Игнатьич был стянут в воду гигантской рыбой, приобретает некий мистико-символический смысл: оказавшись в пучине, превратившись в пленника собственной добычи, почти прощаясь с жизнью, Итнатьич вспоминает давнее своё преступление - как он ещё безусым парнем, «молокососом», пакостно отомстил своей «изменщице», Глашке Куклиной, и навсегда опустошил её душу. И то, что с ним сейчас произошло, сам Игнатьич воспринимает как божью кару: «Пробил крестный час, пришла пора отчитаться за грехи…».

Авторская дидактика выражается и в соположении рассказов, входящих в цикл. Не случайно по контрасту с первой частью, которую целиком заняли браконьеры из посёлка Чуш, зверствующие на родной реке, во второй части книги на центральное место вышел Акимка, который духовно сращен с природой-матушкой. Его образ дается в параллели с «красногубым северным цветком», причем аналогия проводится через тщательную изобразительную конкретизацию: «Вместо листьев у цветка были крылышки, тоже мохнатый, точно куржаком охваченный, стебелек подпирал чашечку цветка, в чашечке мерцала тоненькая, прозрачная ледышка». (Видно, не шибко сладким было детство у этих северных цинготных Акимок, да всё равно - детство.) И рядом с Акимом появляются и другие персонажи, что, как могут, пекутся о родной земле, сострадают её бедам. А начинается вторая часть рассказом «Уха на Боганиде», где рисуется своего рода нравственная утопия. Боганида - это крохотный рыбацкий посёлок, «с десяток кособоких, до зольной плоти выветренных избушек», а вот между его обитателями: изувеченным войной приемщиком рыбы Кирягой-деревягой, бабами-резальщицами, детишками - существует какая-то особая добрая приязнь, прикрываемая грубоватым юмором или вроде бы сердитой воркотней. Апофеозом же этой утопической этологии становится ритуал - с первого бригадного улова «кормить всех ребят без разбору рыбацкой ухой». Автор обстоятельно, смакуя каждую подробность, описывает, как встречают боганидские ребятишки лодки с грузом, как помогают рыбакам, и те их не то что не прогоняют, а «даже самые лютые, нелюдимые мужики на боганидском миру проникались благодушием, милостивым настроением, возвышающим их в собственных глазах», как совершается процесс приготовления ухи. И, наконец, «венец всех дневных свершений и забот - вечерняя трапеза, святая, благостная», когда за общим артельным столом рядом с чужими отцами сидят чужие дети и согласно, дружно едят уху из общего котла. Эта картина есть зримое воплощение авторского идеала - единения людей, разумно живущих в сообществе, в ладу с природой и между с собой.

Наконец, дидактический пафос в «Царь-рыбе» выражается непосредственно - через лирические медитации Автора, выступающего в роли героя-повествователя. Так, в рассказе «Капля», который стоит в начале цикла, большая лирическая медитация начинается с такого поэтического наблюдения:

И вид этой капли, замерзшей на кончике ивового листа, вызывает целый поток переживаний Автора - мысли о хрупкости и трепетности самой жизни, тревогу за судьбы наших детей, которые рано или поздно «останутся одни, сами с собой и с этим прекраснейшим и грозным миром», и душа его «наполнила всё вокруг беспокойством, недоверием, ожиданием беды».

При этом, в принципе, дидактизм в исскустве выступает наружу, как правило, тогда, когда художественная реальность, воссозданная автором, не обладает энергией саморазвития. А это значит, что «всеобщая связь явлений» ещё не видна. На таких фазах литературного процесса оказывается востребованной форма цикла, ибо в ней удается запечатлеть мозаику жизни, а вот скрепить её в единую картину мира можно только архитектонически: посредством монтажа, при помощи весьма условных - риторических или чисто фабульных приемов (не случайно в ряде последующих изданий «Царь-рыбы» Астафьев переставлял местами рассказы, а некоторые даже исключал). Всё это свидетельствует о гипотетичности концепции произведения и об умозрительности предлагаемых автором рецептов.

Сам писатель рассказывал, с каким трудом у него «выстраивалась» «Царь-рыба»:

2. Язык и стиль произведения

Критических замечаний о языке «Царь-рыбы» сделано немало, и они появляются и до сих пор. Предела совершенству, как известно, нет; и сам писатель, понимая это прекрасно, возвращается к произведению, шлифует его стиль и язык. Но многие замечания, к сожалению, чаще всего решительно игнорируют специфику астафьевского языка, идущего все-таки из народных глубин, а отнюдь не изобретенного им. Это хорошо чувствовал читатель, инженер по профессии, писавший Астафьеву: «Язык этой вещи своеобразен, смел, иногда кажется, что слишком смел. Но я убежден, что это только кажется на первый взгляд. На самом же деле эта смелость словотворчества нужна Астафьеву, без неё не было бы и его. Нужна она и нам, читателям. Ведь стоит только представить, что было бы с языком Астафьева, если исключить эту смелость обращения со словом, эту яркость - какие тогда возникли бы потери?! Нет, яркость астафьевского слова - это призвание, его манера, кстати, манера тоже традиционная, хотя и вечно новая, а для нас - это большое истинное наслаждение…».

Прежде всего, перед нами возникает образ искреннего и открытого человека, который рассматривает современный мир сквозь призму прошедшей мировой войны. Стоит прислушаться к тому, как он оценивает повседневный, как бы частный случай - обыденный разбой, учиняемый барыгами-охотниками на реке Сым. Не одних барыг, «шыкалов» касается истребление птиц и зверья, оно проанализировано писателем как принцип человеческого взаимоотношения с природой:

Лирический герой романа - сам писатель. Без обиняков через восприятие таёжных жителей затрагиваются вопросы о «проценте правды» в писательских сочинениях. Первая же глава произведении «Бойе» открывается признанием его в любви к родному краю, к Енисею. Часы и ночи, проведенные у костра на берегу реки, названы счастливыми, потому что «в такие минуты остаешься как бы один на один с природой» и «С тайной радостью ощущаешь: можно и нужно довериться всему, что есть вокруг…».

И так, главное в произведении - облик и образ автора, его внутреннее состояние, позиция, проявляющаяся в почти полном слиянии с миром, о котором повествуется. Два могучих человеческих чувства составляют основу книги: любовь и боль. Боль, временами переходящую в стыд или гнев по отношению к тому, что насилует эту жизнь, искажает и уродует её.

4. Проблема взаимоотношения природы и человека. Резкое осу ж дение варварского отношения к природе на примере браконьеров

Трудной жизнью живут герои «Царь-рыбы», а природа, окружающая их, сурова, по временам жестока к ним. Вот тут-то, в этом испытании, люди и делятся на тех, для которых, несмотря ни на что, она всё равно остаётся любимой матерью, и на других - для которых она уже не мать, а что-то отчужденное, что-то такое, от чего надо побольше взять. Побольше взять - то есть быть браконьером, и не только с недозволенной рыболовной снастью, но и усвоить браконьерство как способ всей жизни.

И вот такой тип людей широко представлен в книге В. Астафьева. Игнатьич, Командор, Дамка, Грохотало - браконьеры. В каждом из них мелькает какая-то своя золотинка человеческой любви или человеческого достоинства. Но всё это подавляется безграничным хищничеством, стремлением урвать лишний кусок.

Живет в посёлке «пёстрое население», «угрюмый и потаенный сброд». Внешний вид селения непригляден, он захламлён, рядом течёт речушка с «зловонной жижей», и есть ещё «гнилой прудок», куда сваливали «дохлых собак, консервные банки, тряпьё». В центре посёлка была когда-то сколочена танцплощадка, но танцы не привились, и «парк» скоро «оккупировали козы, свиньи, куры». Магазин «Кедр» - самое загадочное помещение посёлка. Его особенность - он почти никогда не торгует, так как «хозяева» магазина быстренько проворовываются, да на полках его по существу нет необходимых товаров. Выглядит магазин под стать всему, что есть «приметного» в посёлке.

В такой тональности изображается и поселковое население. Мужики, пьющие на бревнах у реки в ожидании парохода, молодежь, прогуливающаяся тут же в ожидании всяких нежданных происшествий. Выделяется законодательница чушанской моды одеваться, курить, пить - студентка, приехавшая на каникулы. «На груди девицы, вкусно сбитой, бросая ярких зайцев, горела золотая, не менее килограмма весом, бляха… Девицы копытила ногами, бляха подпрыгивала и билась на её груди». Заострения, преувеличения, пренебрежительная окраска слов здесь явно из сатирического арсенала. Причем автор по-прежнему не отказывается от прямой оценки происходящих событий.

«Законы и всякие новые веяния чушанцами воспринимаются с древней, мужицкой хитрецой - если закон обороняет от невзгод, помогает укрепиться материально, урвать на пропой, его охотно приемлют, если же закон суров и ущемляет в чем-то жителей поселка Чуш, они прикидываются отсталыми, сирыми, мы, мол, газетов не читаем, «живем в лесу, молимся колесу». Ну, а если уж припрут к стенке и не отвертеться - начинается молчаливая, длительная осада измором, тихим сапом чушанцы добиваются своего: что надо обойти - обойдут, чего захотят добыть - добудут, кого надо выжить из поселка - выживут…».

Дамка появился в Чуше случайно - отстал от парохода. Но «притерся Дамка к поселку… Рыбаки охотно брали его с собой - для потехи. И, притворяясь дурачком, показывая бесплатный «тиятр», он между делом освоился на самоловах, схватил суть рыбной ловли, обзавелся деревянной лодчонкой… и, к удивлению мужиков, стал довольно-таки бойко добывать рыбу и ещё бойчее её сбывать встречными и поперечным людям».

Ещё один тип чушанского браконьера, посложней Дамки. Командор умен, деятелен, знающ, потому более агрессивен и опасен. Сложность его и в том, что временами он задумывался о своей душе, дочь свою Тайку-красавицу любил до самозабвения и готов был для неё сделать все. Тоска его иногда захватывала: «Проклятая житуха! Не помнит, когда летами вовремя ложился, когда нормально жрал, в кино ходил, жену в утеху обнимал. Ноги простужены, мозжат ночами, изжога мучает, из глаз метляки летят, и пожаловаться некому».

При этом браконьерничал Командор профессионально, так как урвать побольше и всюду, где можно, - смысл его жизни. Он верный сын Чуши и живет по законам поселка издавна. Для автора Командор сильный, изворотливый хищник номер один, недостойный сострадания.

«Хищно наклонившись клювом носа встречь лесному ветерку, Командор развернул лодку, заложив такой вираж, что дюралька легла на борт… Командор жадно облизнул с губ и, нахально скаля зубы, пошел прямо на дюральку рыбинспекторов. Он пронесся так близко, что различил недоумение на лицах преследователей. «Ничего сменщик у Семена, ладно скроен и крепко, как говорится, сшит!.. Да-а, это тебе не хроменький Семен с пробитой черепушкой! С этим врукопашную придется, может, и стреляться не миновать…».

«Клюв», «хищно», «нахально скаля зубы», «стреляться не миновать» - вот главные детали образа Командора. И хотя он тоскует по иной доле, мечтает уехать в теплые края и жить спокойно, честно - пусть другого дурака гоняют и стреляют, - любит дочь и по-человечески глубоко страдает, когда её сбила машина, управляемая пьяным шофером, мы испытываем один непреодолимый ужас от целей и смысла Командоровой жизни. Ржа бездуховности съела все лучшее, что продолжало слабо теплиться в нем.

В рассказе «Рыбак Грохотало» описан самый бесчеловечный метод добычи рыбы - самоловом, когда до половины её, израненной, исколотой крючками, «уходит в муках умирать». «Уснувшая же на крючках рыбина, особенно стерлядь и осётр, непригодны в еду…». Разные проходимцы ловят снулую рыбу и продают. Автор восклицает: «Загляни, покупатель, в жабры рыбины и, коли жабры угольно-черны иль с ядовито-синим отливом - дай рыбиной по харе продавцу и скажи: «Сам ешь, сволочь!»

Грохотало - бандеровец, когда-то творил черное дело: жег красноармейцев и взят был с оружием в руках. Судился, получил десять лет строгого режима, отбыл срок и остался жить в поселке Чуш, почуяв в нем благодатные для себя условия жизни. Это сближение Командора, Игнатьича и прочих разных дамок с такой разновидностью браконьеров, как Грохотало, не случайно. Варварское, эгоистически потребительское отношение к природе возводится в принцип этим человеком. Обобщения В. Астафьева приобретают новую емкую направленность, углубляются. Если Дамка показан с некоторой долей юмора, если в образе Командора ощутимы трагические нотки, то Грохотало изображается только в сатирическом ключе.

Грохотало заведовал в Чуше свиноводческой фермой, отменно выращивал свиней, и его имя не сходило с доски Почета. Но внутренняя суть его определялась одним: «Кроме сала и себя, Грохотало признавал еще гроши, потому был рвачом». История о том, как он выловил огромного осетра и как его застал на «месте преступления» незнакомый до этого инспектор рыбнадзора, выдержана в зло обличительных красках, как само начало главы о нем. Это - не человек, а глыба, его храп словно якорная цепь перекатывается, лицо залуженное, «все предметы на нем смазаны: ни носа, ни глаз, ни бровей, на нем полностью отсутствует «дыхание интеллекта». Не подозревая, что перед ним инспектор, Грохотало хвастался:

« - Вот зачепыв рыбочку-у! - перехваченным голосом сообщил он и от возбуждения простодушно загагатал, почесал живот, поддернул штаны, не зная. Что еще сделать и сказать, он принялся трепетной ладонью обтирать с осетра песок, воркуя что-то нежное, словно щекотал, почесывал молочного поросенка».

Портрет человекообразного животного с умственной неразвитостью и нравственной пустотой, выполнен в традициях сатирической литературы, то есть с широчайшим использованием сарказма, иронии, гиперболы. Его перехваченный голос, трепетная ладонь, простодушие нежное воркование были бы прямо трогательны, если бы не известная нам уже внутренняя никчемность «глыбы», если бы не комическая ситуация - похваляется перед рыбинспектором, если бы не сочеталось все это, наконец, с заведомо снижающей его лик лексикой - «загагатал», «почесал живот», «поддернул штаны».

В Грохотало уничтожающего эффекта В. Астафьев достигает всей фактурой образа - через соотнесение юмора и гротеска, через утрировку речи и поведения. Авторское отношение выражено в описаниях с языковой сатирической экспрессией.

Как-то не по-человечески дико пережило Грохотало свою неудачу с великолепным осетром, которого у него конфисковали. В. Астафьев мастерски передает его состояние: «Грохотало шевельнул горою спины, простонал вдруг по-детски жалобно и сел, озирая потухшими глазами компанию, узнал всех, растворил с завыванием красную пасть, передернулся, поцарапал грудь и удалился…».

В удалении Грохотало во тьму наказанным проявляется так называемая астафьевская «теория возмездия» за зло, содеянное человеку, обществу, природе, то есть за «браконьерство» в широком смысле. Дамка за недозволенные способы лова поплатился штрафом, Грохотало - крупной рыбиной им добытой, Командор - гибелью дочери, Игнатьич поймался на расставленные им самим крючки и едва не поплатился жизнью.

Мы с каждым годом убеждаемся на новых и новых фактах, что человечество расплачивается за свое непродуманное, нередко хищнеческое отношение к природе. Мысль о возмездии не за одно конкретное браконьерство Дамки или Грохотало, а за нарушение человеком экологического равновесия в природе пронизывает всю книгу В. Астафьева. С наибольшей полнотой она выражена, пожалуй, в главе «Царь-рыба», в истории жизни, потрясения и раскаяния Игнатьича.

5. Символический смыл главы «Царь-рыба», её место в книге

В книге «Царь-рыба» есть рассказ с таким же названием. Видимо, автор придает ей особое значение, поэтому мне хотелось бы подробнее остановиться именно на ней.

Игнатьич - главный герой рассказа. Этого человека уважают односельчане за то, что он всегда рад помочь советом и делом, за сноровку в ловле рыбы, за ум и сметливость. Это самый зажиточный человек в селе, все делает ладно и разумно. Нередко он помогает людям, но в его поступках нет искренности. Не складываются у героя рассказа добрые отношения и со своим братом.

В селе Игнатьич известен как самый удачливый и умелый
рыбак. Чувствуется, что он в избытке обладает рыбацким чутьем, опытом предков и собственным, обретенным за долгие годы.

Свои навыки Игнатьич часто использует во вред природе и людям, так как занимается браконьерством.

Истребляя рыбу без счета, нанося природным богатствам реки непоправимый урон, главный герой рассказа сознает незаконность и неблаговидность своих поступков, боится сраму, который может его постигнуть, если браконьера в темноте подкараулит лодка рыбнадзора. Заставляла же Игнатьича ловить рыбы больше, чем ему было нужно, жадность, жажда наживы любой ценой.

Это и сыграло для него роковую роль при встрече с царь-рыбой. Игнатьичу попалась рыба необыкновенной величины. С этого момента мы полностью сосредоточены на ней, и она для нас так же реальна, как и все вокруг. В. Астафьев замедляет ход действия, останавливается и с редкой наблюдательностью как бы любуется всеми статями рыбины - её величиной, красотой и бунтующей силой. Астафьев очень ярко описывает ее: « Что-то редкостное, первобытное было не только в величине рыбы, но и в формах её тела, от мягких, безжильных, как бы червячных усов, висящих под ровно состругнутой внизу головой, до перепончатого, крылатого хвоста - на доисторического ящера походила рыбина…».

Игнатьича поражают размеры осетра, выросшего на одних козявках, он с удивлением называет его загадкой природы. И невольно задумываешься уже не о конкретном осетре, сидящем на крючке самолова, а о чем-то большом, что олицетворено в этой рыбе.

Игнатьич чутьем опытного рыбака понял, что одному такую добычу не взять, но одна мысль о брате его возмутила: «Как? Рубить рыбину на две, а то и на три части! Никогда!» И выяснилось для него самого, что он не лучше своего братца, Дамки, недобитого бандеровца Грохотало: «Все хапуги схожи нутром и мордой. Только иным удается спрятать себя, притаиться до поры до времени». Игнатьич из притаившихся: «Чалдонская настырность, самолюбство, жадность, которую он почел азартом, ломали, корежили человека, раздирали на части».

Кроме жажды наживы, была еще одна причина, заставившая Игнатьича помериться силами с таинственным существом. Это удаль рыбацкая. «А-а, была не была!». Царь-рыба попадается раз в жизни, да и то не всякому Якову.

При этом стоило Игнатьичу хлебнуть воды, поймавшись на собственный самолов, как в нем заговорили прозорливые древние обычаи, идущие от дедов-прадедов, всколыхнулась забытая было вера в бога и оборотней: и подлинную красоту мира он не замечал, и в жизни других людей, в жизни общества участия не принимал, и в гибели юной племянницы, в сущности, вместе с отцом её повинен, и мерзок был, когда любимую Глаху оскорблял…

Все, что было просто житейским, перешло в план глобальных нравственных проблем; Игнатьич предстал человеком, осознавши свою скверну, а рыба с её инстинктом материнства и самосохранения - олицетворением самой природы, и их столкновение обрело новое качество - оно превратилось в единоборство Человека и Природы. И постигаем мы это, читая эпизод, не логикой, а чувством, и в наибольшей мереотчетливо в тот момент, когда Рыба, ища успокоения и защиты, уткнулась носом в бок Человека:

«Он вздрогнул, ужаснулся, показалось, рыба, хрустя жабрами и ртом, медленно сжевывала его заживо. Он попробовал отодвинуться, перебираясь руками по борту накренившейся лодки, но рыба подвигалась за ним, упрямо нащупывала его и, ткнувшись хрящом холодного носа в теплый бок, успокаивалась, скрипела возле сердца, будто перепиливала надреберье тупой ножовкой и мокрым чавканьем вбирала внутренности в раззявленный рот, точно в отверстие мясорубки».

Не о рыбе и её ловце, не о рыбалке, хотя и трудной, идет здесь речь, а о трагедии Человека. С Природой он повязан «одним смертным концом», который вполне реален при бездумном и безнравственном обращении с нею. Для раскрытия этой «повязанности», этого единства В. Астафьев как художник находит пронзительной силы образы. В них мысли и чувства неразделимы, слитны и естественны настолько, что мы не сразу замечаем их содержательной, философской направленности, их эстетической действительности:

«Он шевельнулся и увидел рядом осетра, полусонное, ленивое движение его тела почувствовал - рыба плотно и бережно жалась к нему толстым и нежным брюхом. Что-то женское было в этой бережности, в желании согреть, сохранить в себе зародившуюся жизнь».

Здесь говориться не просто о рыбе. В ней как бы воплощено женское начало природы и самой жизни. И это «жалость» к человеку само по себе значительно, ибо говорит нам о месте Человека в жизни Природы, особенно если он добр и внимателен к ней. Нельзя так же забывать о мощи природы о её непознанных тайнах. Потому так величественно звучат в главе последние аккорды запечатленной писателем драмы.

«Рыба перевернулась на живот, нащупала вздыбленным гребнем струю, взбурлила хвостом, толкнулась об воду, и отодрала бы она человека от лодки, с ногтями, с кожей отодрала бы, да лопнуло сразу несколько крючков. Ещё и ещё била рыба хвостом, пока не снялась с самолова, изорвав свое тело в клочья, унося в нем десятки смертельных уд. Яростная, тяжко раненная, но не укрощенная, она грохнулась где-то уже в невидимости, плеснулась в холодной заверти, буйство охватило освободившуюся, волшебную царь-рыбу».

Игнатьич понял, что этот случай с царь-рыбой наказание за его дурные поступки.

В этом и проявляется главная мысль рассказа и всей книги: человека ожидает расплата не только за варварское отношение к природе, но и за жестокость к людям. Истребляя в своей душе то, что природа закладывает изначально (доброту, порядочность, милосердие, честность, любовь), Игнатьич становится браконьером не только по отношению к природе, но и к самому себе.

Человек - это неотъемлемая часть природы. Он должен жить с ней в согласии, иначе она будет мстить за свое унижение, покорение. Это утверждает Астафьев в своей книге.

Обращаясь к Богу, Игнатьич просит: «Господи! Да разведи ты нас! Отпусти эту тварь на волю! Не по руке она мне!» Он просит прощения у девушки, которую когда-то обидел: «Прос-сти-итееее... ее-еээээ... Гла-а-аша-а-а, прости-и-и.»

Игнатьич дан объемно и пластично, с тем острейшим осуждением, какой определяет в романе многое, если не все. Игнатьич - фигура символическая, он тот самый царь природы, который в столкновении с царь-рыбой потерпел жесточайшее поражение. Физические и больше всего нравственные страдания - вот возмездие за дерзкую попытку покорить, подчинить или даже уничтожить царь-рыбу, рыбу-мать, несущую в себе миллион икринок. Оказалось, что человек, признанный царь природы, и царь-рыба связаны у матери-природы единой и нерасторжимой цепью, только пребывают они, так сказать на разных концах.

Может показаться, что Астафьев своими размышлениями только еще больше запутал читателя, а не выстроил его мысли, но все же он дает ответ на непростой вопрос: природа - это храм, где человек не может хозяйничать по своему усмотрению, он должен помочь этому храму обогатиться, ведь человек - часть природы, и он призван оберегать этот единственный дом для всего живого.

6. Образы положительных героев. Аким и его судьба

Отличительная особенность романа «Царь-рыба» в том, что в нем полнее, чем во многих современных произведениях, представлен народ и в массе своей, как артель на Боганиде, и в индивидуальных характерах, таких как бакенщик Павел Егорович.

Народ у В. Астафьева изображен многомерно, с выделением его контрастирующих характеров и социальных групп, и конфликты его ниак не назовешь просто бытовыми. Разве можно примирить Акима и бывшего бандеровца Грохотало, разве можно поставить рядом Николая Петровича, живущего для семьи, для людей, и Георгия Герцева, индивидуалиста и эгоиста? Невозможно как-то уравнивать Кирягу-деревягу, Парамона Парамоновича с тремя молодцами-грабителями…

Свободная структура романа позволила В. Астафьеву обратиться к разным слоям общества, то подчиняя их описание какому-то внутри главы развивающемуся сюжету, то изображая несколькими мазками эпизодически, то есть предельно кратко, как бы мимоходом, как старуху переселенку, которая не могла и за тридцать лет забыть своего скорбного пути по Угрюм-реке. Сразу видно, что «образ автора» неотделим от людей из той толщи народной, которая ему дорога: он сам из нее вышел. Но ни себя, ни этих людей он не идеализирует, не приподнимает, не романтизирует.

Глава «Уха на Боганиде» - необходимое звено в раздумьях автора о прошлом и настоящем, в анализе действительности, в раскрытии народных характеров.

Кроме Акима и его семьи в главе изображена артель рыбаков.

Не обычная эта артель: не оседлая и по составу непостоянная. Не менялись в ней лишь бригадир, о котором ничего существенного не сказано, приемщик продуктов по прозвищу «Киряга-деревяга», радист, повариха, акушерка Афимья Мозглякова. О самих артельщиках-рыбаках сказано: «Они вообще были свободны от каких-либо забот, что сказано делать - делают, где велят жить - живут, что выдано есть - едят». А Мозглякова, отбыв «за что-то» пять лет, осталась работать на Севере. Совсем, кажется, не образцово-показательная артель с прочно сложившимися вековыми традициями, а случайная, из года в год текучая, не без всякого рода изъянов, то есть люди в ней разные, есть и озлобленные, от всего отрешенные. И тем не менее именно в таком объединении сложилась и утвердилась коллективная забота о нуждающихся, и прежде всего о детях. Даже таких людей, несомненно, коснулись веяния века, гуманистические принципы которого они воплощают на деле. Скажи им об их подлинной человечности, они, пожалуй, и не поймут или не придадут словам никакого значения: для них самих такое поведение стало обыденностью. Изобразив подробно бедствия только одной многолюдной семьи на Боганиде - семья Акима и Касьянки, - писатель сказал о самом главном, что спасало многих от голода, от гибели в первые трудовые годы после войны: «…в Боганиде ещё с войны сохранился обычай: кормить всех ребят без разбору бригадной ухой. Выжили и выросли на той ухе многие дети, в мужиков обратились, по свету разъехались, но никогда им не забыть артельного тола. Да и невозможно такое забыть».

Страницы, посвященные ожиданию рыбаков, приготовлению ухи, ужину за общим столом, - образец изобразительности, они могут украсить любую хрестоматию. Все так плотно, объемно и крупно, что действительно невозможно забыть. Какой-то Тугунок, нескладный, с палец мальчишечка, первым получающий вою порцию из огромного котла, безраздельно захватывает наше внимание, словно нет сейчас ничего важнее того, как он, обжигаясь и захлебываясь, будет есть свою уху. А как вдруг тут возвысилась - другого слова для нее и не подобрать - славная девчушка Касьянка. Она первая безотказная работница, кухарка и официантка, для малышей наставница и мамка, верная хранительница боганидских обычаев живое олицетворение идеальных норм морали, которыми она руководствуется с детской непосредственностью. Даже фронтовику Киряге-деревяге она давала разумные советы и была едва ли не единственной на Боганиде его заступницей и утешительницей в горькие часы, она же обшивала, обмывала и кормила его. «Затем в Боганиде и есть Касьянка, чтобы всем вовремя пригодиться и помочь… Легкая, беленькая, порхала по берегу Касьянка от котла к столу, от стола к котлу, что метляк, что птаха малая, и уж после, когда все были у дела, все заняты едой, оглядев застолье заботливым взглядом, тыкалась девчушка с краю стола, ела торопливо, но опрятно, готовая в любой миг вскочить, поднести чего иль выполнить чью просьбу».

С не меньшей тщательностью обрисован и сам Киряга-деревяга. Был он снайпером на войне, награжден медалью. Но пропил её Киряга однажды в тяжелую минуту и страшно казнил себя за это. В остальном - прекраснейший человек, рачительный хозяин артельного дела, один из столпов гуманнейшей традиции на Боганиде. Любил детей и души не чаял в Касьянке. Ранение у него тяжелейшее, трудно переносимое, потому он и искал облегчения в вине. Война окончилась, но продолжала преследовать людей, этим и объясняется авторская печаль и боль, когда он с добрым юмором рассказывает о своем собрате фронтовике.

В художественной ткани главы заметна та же экспрессия и напряженность, что и в лирических главах, но здесь явное преобладание эпических форм. Мир на Боганиде предстает в объективном преломлении, он чуть-чуть описателен, всегда зрим и пластичен. Поселок - это «десяток кособоких, до зольной плоти выветренных избушек, сплошь одноконных, с амбарными крышами, затянутыми толем, хопающим на ветру». Создан поселок для рыбной ловли, потому и сообщается, что «рыболовецкая артель прибывала в Боганиду ещё по снегу, готовила снасти, конопатила и смолила лодки, наводники, делала весла, чинила рыбоприемный пункт». И место, где стоит поселок, изображено в деловито-спокойных тонах: «Песчаная коса отлога, до блеска промытая водой, зализанная волнами, сплошь утыканная вешалами для сушки неводов, спокойно, лениво вытягивается от мыса реки». И жизнь одной женщины, ставшая на какое-то время центром главы, прослежена тщательно от начала до конца. Имени мы её не знаем. Мать семерых детей от разных отцов, и - все. Она дочь долганки и русского. Удивительный характер рассмотрел в жизни В. Астафьев и выцепил его с таким искусством, что мы верим каждому его слову.

Да, дети у неё от разных отцов, от тех самых рыбаков-артельщиков, кого случайно из года в год забрасывало в поселок. Но слова осуждения - ветренка и прочее - не прилипали к ней. Она, по точному определению всех, «была и осталась девочкой-подростком по уму и сердцу». Доброта - её всепоглощающее качество. Доброта до обезоруживающей простоты. Работала она резальщицей в сезонные месяцы, трудно добывала дефицитную тогда муку, но беззаботно спускала её со своими «касьяшками» в две-три недели. В эти сытные дни к ней заходили кто хочет - угощайся. Все обычные домашние дела давались ей с трудом, но ради семьи она преодолевала все, всему обучилась. «Чему учить её не надо было, так это легко, беззаботно весело любить ребятишек и всех живых людей», потому-то она и сохранила всех семерых «даже в самые голодные зимы». Одно слово - Мать. Стихия безотчетного материнства, как в природе, подчеркнута в ней. Стоило ей послушаться «разумного» совета - избавиться то восьмого ребенка, как она сразу же погибла. Понятие «природа-мать» неожиданно и своеобразно конкретизировано в этой безымянной женщине. Мы не можем не заметить, что от нее, естественно бесхитростной, самоотверженной труженицы, идет внутренняя красота Касьянки, Акима, которые сохраняют её потом, как бы не корежила жизнь.

В. Астафьев и в этой главе остается верен себе. Его проза бесстрашна, она не боится контрастов, так называемого «внеэстетичного» нагнетания подробностей и всяких бытовых мелочей. Ну зачем, кажется, ему нужна «пропрелая вонька нора» или «рты с кровоточащими от цинги деснами», подчеркнутая дважды «томительная слюна» и «липкая слюна»?

Попробуем, однако, вслушаться в эти сочетания в контексте, и убедимся, что они на месте и что вся сосредоточенность Тугунка на миске, на пережитом им голоде, воспроизведенном здесь с такими подробностями, нужна для того, чтобы никто не забыл о голоде и войне, о голодных Тугунках, где бы они ни были:

«Задохнувшийся от запаха ухи и от того, что вся ему вкуснятина зацепилась, напрягшийся темечком - не запнуться бы, не упасть, Тугунок мелконько перебирал ногами, загребая песок драной обувкой, правясь к артельному столу, а руки ему жгло горячей миской… Рот мальчишки переполнился томительной слюной от зверушечьего нетерпения, скорее хватить пищи, захлебнуться обжигающим варевом, откусить кус хлебушка… Темнеет у малого человека в глазах: немеет нёбо, и липкая слюна не держится во рту - скорее, скорее к столу, но так жжет руки миской, так жжет - не удержать! Ой, не удержать! Уронит! Сейчас уронит!..»

Не сама по себе существует такая изобразительность, она одухотворена, как и в других главах «Царь-рыба», сверхзадачей: сказать правду о социальном бытии народа, вскрыть истинные истоки его нравственной силы, позволить человеку оглянуться и подумать о своем будущем. «Уха на Боганиде» - это гимн коллективным началам в жизни любого общества. А образы Павла Егоровича, Николая Петровича, Парамона Парамоновича, Киряги-деревяги, Старшего и Матери, все вместе взятые, есть поэма о доброте и человечности, не умозрительной, не словесной, а той, что разлита реально в народе и неприметно и свято воплощается им в деяниях и поступках.

Когда мы думаем о Касьянке и Акиме, вскормленных артельной ухой, мы не можем не помнить, что они с детства впитывали в себя эти коллективистские трудовые навыки, эти гуманистические принципы, эти этические нормы. Об Акиме и Георгии Герцеве справедливо говорят как о противоположных типах. Они вызвали наибольшее количество критических замечаний, вокруг них возникла дискуссия.

«Кризис в отношениях между человеком и природой, - говорил читатель-ученый, - возник главным образом по вине людей типа Гоги Герцева. Это, в общем, очевидно. Труднее понять иное, что и Аким не является тем типом человека, который сможет спасти человечество от угрозы экологического кризиса. Конечно, он благороден в своем отношении к природе, он почти обожествляет её, поклоняется ей. При этом и у него нет с нею взаимодействия - в том смысле, что он не может понять всю сложность системы экологических взаимосвязей».

Если говорить точнее, далеко не один Герцев повинен в экологическом кризисе. И сводить образ Акима к дилемме, сможет или не сможет понять он всю сложность экологических взаимодействий, вряд ли правомерно. Аким - обыкновенный человек. И надо думать, общество наше состоит и будет состоять в ближайшем будущем не только из ученых, но как рез из таких обыкновенных людей, без благородного отношения которых к природе это будущее невозможно и представить. Да и сама наука, в конечном счете, внедряет в жизнь свои прогрессивные идеи не без такого массового участия людей.

Критик Ю. Селезнев односторонне оценивает его: «Аким - «дитя природы», он - её герой, имеющий силы проявить себя только в конкретной, узкой сфере. Характер же эпохи, потребности ситуации требуют от героя быть не «мальчиком, но мужем» во всех сферах жизни. А на такую роль «акимы», как мы понимаем, в том качестве, в котором являет их нам наша литература, не способны». Снова Акиму и «акимам» предлагают не ту роль, какую они занимают в жизни и какими представлены в произведении В. Астафьева. Аким не только - «дитя природы» (видимо, в некоем узком понимании, ибо все мы - дети природы), но еще и представитель самых массовых и пока что необходимых профессий - охотник, рыбак, шофер, слесарь, моторист… Только летчиком ещё Аким не бывал, но надеется попробовать. И где бы он не работал, это всегда был труд ответственный и с полной самоотдачей. Вспомним, с какой самоотверженностью и изобретательностью заставил он работать вконец запущенный вездеход.

Не получил Аким образования, не приобрел больших знаний. Это беда многих из военного поколения. А вот трудился он честно и разные профессии приобретал с малых лет, потому что нелегкое выпало на его долю детство. И на просто работал, а радовался, что сам зарабатывает на хлеб, матери помогает. И был он наблюдателен и пытлив, быстро постигал, как какая рыба себя ведет, как к ней лучше приспособиться. Его рыбацкий труд, когда артель навсегда покинула поселок и «касьяшки» с матерью одни остались, стал совсем недетским, надсадным и изнурительным.

Аким рано начал понимать мать, случалось, укорял её за беспечность, но любил и про себя думал о ней с нежностью: «Ну чего вот с ней сделаешь?» Его мысли о матери необычны для подростка, выделяются чуткостью и глубиной:

«Спит у костерка мать, улыбается чему-то. Снова и снова дивуется парнишка тому, что вот эта женщина или девочка… взяла вот и произвела его на свет, дурня такого! Подарила ему братьев и сестер, тундру и реку, тихо уходящую в беспредельность полуночного края, чистое небо, солнце, ласкающее лицо прощальным теплом, цветок, протыкающий землю веснами, звуки ветра, белизну снега, табуны птиц, рыбу, ягоды, кусты, Боганиду и все, что есть вокруг, все-все подарила она! Удивительно до потрясения!»

Выразительно запечатлен процесс формирования миросозерцания у подростка. Он постигает красоту мира и величие матери, подарившей ему этот мир. Потрясение, испытанное им, посещает не каждого человека.

Мать умерла молодой. Как Аким страдал, когда подъезжал к родной, но уже пустой Боганиде! И как по-своему осмыслил слово «мир», запомнившееся ему нарисованным на косынке матери.

«Разве забудешь мать в морошковом платье, как, гремя половицами, сорванными с гвоздей, откаблучивает она, прикрывая рот косыночкой, а на косыночке порхают голуби, и то исчезает, то появляется слово «мир», и не надо ломать голову, что оно означает; мир - это артель, мир - это мать, которая, даже веселясь, не забывает о детях…»

Такова основа «философии жизни» Акима, его нравственных принципов, о которых он сам говорил, как бы оправдываясь: «Культуре я учился на Боганиде, да на «Бедовом», да среди шоферни». На самом деле это была высокая культура чувств трудового человека.

Аким заботится о заболевшем Парамоне Парамоновиче, становится в нужную минуту нравственной опорой для Петруни. Петруня - напарник Акима по геологической партии, забулдыга и ругатель, но мастер на все руки. Случайно и нелепо он погиб на охоте. Его смерть Аким пережил как личную трагедию. Для каждого человека найдется у Акима сочувствие. Даже начальника партии Аким «жалел», потому и согласился работать на разбитом вездеходе: безвыходное положение - надо выручать. Но полнее всего раскрылся Аким в дни, когда спасал Элю, гордую женщину, по вине Герцева оказавшуюся в тайге. В этом случае он выложил всего себя, ни о чем не жалея: «Главное - человека спасти». Женщина погибала от болезни и истощения.

До этого события мы знали, что Аким ко всему был приспособлен, почти все умел делать. Здесь же мы увидели, как он, преодолевая слабость, заставлял себя работать. Свойственное ему трудолюбие и нравственная чистота слились воедино, и он совершил подвиг самоотвержения ради спасения другого человека.

Большая сцена отъезда из зимовья, когда Аким с трудом поставил Элю на ноги, и невольного возврата - одна из лучших в романе. В ней Аким сделал нечеловечески тяжелую, героическую попытку вырваться из плена зимней тайги едва не замерз. В эти погибельные часы и молилась Эля, обращаясь «не к небу, а к нему, мужчине», который «во веки веков был опорой и защитой женщине». А сам «бог», по определению критика, в этот момент «одолел слабость, поднялся, постоял на карачках, увязив руки в снегу. Оскалившись от боли, скуля по-собачьи, он выкачал себя из снега, пополз из-под дерева на четвереньках до синеющего следа». А когда Аким привез Элю в ту же опостылевшую им избушку, она, возмущенная, отхлестала Акима по обмороженному лицу с криком: «Гад! Гад! Гад! Ты куда меня привел? Я к маме хочу! К маме! В Москву!» «Бог» не выдержал, ругаться начал, но все-таки сделал то, что считал нужным, что подсказывала ему совесть. Определять «философию» героя следует не по словам, вырванным из контекста всей сцены, а по логике развития характера.

Заключение

Было бы непростительной узостью трактовать «Царь-рыбу» в чисто экологическом плане, лишь как произведение, ратующее за сохранение окружающей среды. Природа важна для В. П. Астафьева постольку, поскольку она необходима для людей, для их тела и души. Его главная задача - человек. Тот человек, который ему дорог и близок, которого он знал с детства, которого вновь встретил в своей недавней поездке по родным местам. «Переменилась моя родная Сибирь, и все переменилось, - заключает свое повествование писатель. - Все течет, все изменяется! Так было. Так есть. Так будет». Выдержит ли только сибирская природа, и выросший на ее лоне простодушный северный человек?..

Позднее В. Астафьев так определял суть своего произведения: «Всем строем своей повести я хотел сказать читателю: настало время хранить, а еще вернее - охранять природу. И если нельзя не тратить, то делать это надо с умом, бережно… Тут, как нигде, со всей наглядностью ясно, что защита природы - это глубоко человеческая задача, если хотите, это защита, самого человека от нравственного саморазрушения…»

Вопрос этот в книге открыт, так как ответ на него в силах дать только жизнь. Но он поставлен, сформулирован, потому что тревожит писателя.

«Царь-рыба» - чистый родник поэзии. Припадая к нему, впитываешь в себя те благородные нравственные идеи, которые несет это произведение, и незаметно становишься чище и прекраснее.

Эта книга проста и ненавязчива. По мере того, как меняется герой, меняемся и мы. Я нашла книгу, которая запала мне в душу.

1. Агеносов В. В. Человек и мирозданье в лирико-философском романе В. Астафьева «Царь-рыба» // Агеносов В. В. Советский философский роман. - М., 1989

2. Высоцкая В. Человек и природа. По повествованию в рассказах В. Астафьева «Царь-рыба» // Литература. - июнь(№ 24). - с. 14-15

3. Гончаров А. Творчество В. П. Астафьева в контексте русской прозы 1950-1990-х годов. - М., 2003

4. Жуков И. «царь-рыба»: человек, история, природа - тама произведения В. Астафьева. - В кн.: Жуков И. Рождение героя. - М., 1984. - 301с. - с. 202-213

5. Курбатов В. Миг и вечность: Размышления о творчестве В. Астафьева. - Красноярск, 1983

6. Ланщиков А. П. Виктор Астафьев: Право на искренность / А. Ланщиков. - М.: «Сов. Россия», 1975. - 96 с. - с. 45-51

7. Лейдерман Н. Крик сердца (Творческий облик В. Астафьева) - В кн: Русская литература XX века в зеркале критики: Хрестоматия для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений / сост. С. И. Тимина, М. А. Черняк, Н. Н. Кякито. СПб.: Филологический факультет СПбГУ; М.: Изд. центр «Академия», 2003. - 656 с. - с. 385-389

8. Молчанова Н. А. Повествование в рассказах В. Астафьева «Царь-рыба» - В кн: Советская литература. Традиции и новаторство. - Л., 1981. - 216 с. - с. 164-175

9. Селезнев Ю. В преддверии героя. - В кн.: Селезнев Ю. Мысль чувствующая и живая. - М., 1982. - 350 с. - с. 267-278

10. Яновский Н. Н. Виктор Астафьев: Очерк творчества. - М.: Сов. писатель, 1982. - 272 с. - с. 124-137

Царь-рыба. Сочинение: Проблема экологии и нравственные проблемы повествования в рассказах В Астафьева Царь-рыба Царь рыба проблема раскаяния

Скачать:

Предварительный просмотр:

Похожие статьи

Мытарства души после смерти: что происходит после смерти

Штомпка анализ современных обществ

Поиск презентаций. это будет их проект

Когда наступает Новый год Свиньи по китайскому календарю?

Сочинение по картине К.Ф.Юона На тему: «Весенний солнечный день. Описание картины К. Юона "Весенний солнечный день" Весенний солнечный день небо

Крымский гуманитарный университет (КГУ)

Подпишитесь на новости