В назидание потомкам.

Счетчик фиксирует количество сообщений на форуме. У меня их на сегодня 17240. Половина, если не больше, – записи в дневниках семинаристов, остальное – рассуждансы.

Дорогие мои, до чего же радостно смотреть на ваши работы и читать комментарии!

У чудес есть чудесные последствия – они не забываются. И постоянно дают знать о себе. Так у детей, которых гнетет обыденность взрослой жизни, есть свои карманы, набитые волшебствами.

Для моей внучки Лизы‑феи каждое растение имеет волшебную силу, она передает мне в ладошках «нюх» цветка, который делает нас прозрачными, и мы, нанюхавшись, теряем чувство реальности.

Выбор профессии, думаю, тоже связан с памятью о чуде. Что было моим детским чудом? Пожалуй, преображения, которые происходили на моих глазах при моем участии. Преображение бесформенного куска пластилина в змейку, свет в глазах маленьких уродцев – стоило мне, десятилетней, войти в палату с волшебной коробкой, где лежали камешки, листики, веточки, и начать выдумывать истории про вещи, которые они не могли не то что собрать, а просто увидеть, лежа в постелях, – и происходило преображение. Если бы можно было их вылечить… Поставить на ноги…

Стать врачом? Я пыталась поступить в мединститут. Мы пошли туда с папой. Оказалось, там надо сдавать анализы. Но тогда я не успею подать документы! Папа говорит: давай у кого‑нибудь перепишем. Давай! Переписали у какого‑то парня. Оказалось, у него был плохой анализ мочи. Пролетела.

Тем не менее моя работа имеет прямое отношение к врачеванию.

Стать учителем? В пединституте анализы сдавать не надо. Провалилась на первом же экзамене. Не знала наизусть письма Татьяны к Онегину.

Однако моя работа имеет прямое отношение к педагогике.

Стать скульптором? Я училась в Суриковской школе (ЦХШ), потом в художественной школе № 2 Краснопресненского района Москвы, параллельно работала в мастерской скульптора Эрнста Неизвестного, потом училась год на монументальном отделении в Суриковском институте – и все это не сделало из меня скульптора‑монументалиста. Я до сих пор очень люблю лепить, но судьба, богатая на выдумки, предложила мне много разных других профессий.

Стать писателем? Закончила Литературный институт, семинар прозы. Единственное, чему я могла бы там научиться, – это кратко излагать свои мысли, что необходимо для работы в журналах и газетах. Диплом «литературного работника» так и остался лежать без дела.

Многолетние исследования по истории, съемка документальных фильмов, изучение языков, кураторство выставок, преподавание – этому меня не учили ни в одном вузе.

И учителей я нашла себе сама.

Учитель жизни – знаменитый генетик Владимир Павлович Эфроимсон. Он, правда, переживал, что я распыляюсь и не отдаю все время писательскому труду, но поддерживал меня во всех начинаниях. Ему первому я рассказывала про Фридл и детские рисунки.

Что я чувствую? Боль. Боль в каждой чертовой косточке моего тела, мышц. Она даже в окончаниях нервов угнездилась так, что кажется никогда не уйдет. Неволей вспоминаю жертв пыток нацистской Германии. Хотя, что там сравнивать, им было страшнее. Никто не хочет добровольно умирать в 20.
А тебя нет. Тебя нет рядом и даже в пределах этой чертовой больницы. Поломана, кажется, каждая косточка. Ключицы, фаланги пальцев, ребра теперь больше напоминают космическую пыль. Имеет ли это значение? Нет. Тебя нет, а значит ничего не существует. В какой-то из песен были слова "Поцелуй меня, я ухожу", а затем "Просто позволь мне умереть". Забавно.
Но сегодня сил болеть нет даже у души. Я одинока. Как говорил Бродский: "Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде."
Ты чудо. Ты - представление моего идеала. Со всеми изъянами, которые у тебя есть. С твоими претензиями ко всему окружающему, иногда непонятными рассказами, которые я слушаю взахлеб и даже твой непонятный плейлист.
Сквозь раздирающую боль, воспоминания вызывают слезы и улыбку. Плакать и смеяться, на что это похоже?
Это как дождь во время радуги. Смеяться. Если это можно так назвать. Улыбка и тихие смешки сквозь хрипы грудной клетки. Тебя по-прежнему нет.
Знаешь, иногда кажется, что тебя вовсе не существует. Как это обычно бывает, придумываешь себе фантазию, а она раз, и не хочет исчезать. Коснуться.
Касаться тебя поистине великолепно. Это рушит все чертовы рамки моего сознания, рвет в клочья все шаблоны и смывает прочь потоком, который будет помощнее Ниагарского водопада.
В тот последний, кажется, раз, когда я обнимала тебя, мое сердце забилось. Не остановилось, как поет Сплин, не забежалось бешеным кроликом, как пишут дурацкие книжки про любовь, нет. Я просто вдруг явственно почувствовала его удары сквозь футболку. Тугие, полноценные, громкие. Бывают такие моменты, когда осознаешь истину, почему-то невидимую раньше, хотя вот она, только руку протяни. Но в тот же момент пришло и осознание: опоздала.
И вот я уже перехожу на красный, не смотря по сторонам, ведь "вместе не страшно". Только вот забыла уже, что тебя нет. А дальше.. а что дальше? Практически ничего. Больно. Нет, на самом деле больно, уж поверьте.
Я жду тебя. Третьи сутки жду, не сдаюсь. Зачем? Потому что именно ты должен сделать это.
Должен позволить.И я дождалась...
Ты входишь в палату. На тебе этот дурацкий белый халат. Даже твое пальто мне нравится больше. Но я безумно рада. Значит тот раз был не последний. Ты замираешь в проходе, опираясь плечом на дверной косяк, созерцаешь всю картину и делаешь шаг по направлению к кровати.
- Спасибо, - тело наконец расслабляется, боль отступает. Как же хорошо. Мои глаза закрываются и, кажется, мягкий как домашний плед цвет окутывает меня изнутри. Я бы описала подробней, но слишком хорошо.
Последнее, что я чувствую это твои теплые шершавые руки на моих щеках. Теперь этот раз последний. Прощай. Спасибо...

Нет одиночества больше, чем память о чуде.

И. Бродский

США, Нью-Йорк. Уходящий 1928 год.

Весёлое Рождество прокатилось по Нью-Йорку, оставив свой отпечаток в каждом доме. Ёлки, венки из остролиста, ангелочки или Санта с эльфами красовались во всех окнах. Снежные хлопья лепестками сакуры устилали землю.

Вслед за Рождеством на огненной колеснице примчался Новый год. В его канун у экзорцистов куда больше работы, чем в Рождество. Рождество - семейный праздник, его принято проводить дома, а Новый год - праздник публичный, хороший повод вырваться в бар или устроить вечеринку, позабавиться сеансом спиритизма. После вызова тёмных сил остаются полуразрушенные здания, а то и целые кварталы, высушенные трупы, чьи-то изломанные жизни. Но дураков и желающих испытать удачу это не останавливает.

Среди экзорцистов ходит легенда, что в Рождество все силы ада связаны в бездне, а в канун Нового года они пытаются вырваться и вернуть власть.

Сестра Азмария, экзорцист Магдаленского ордена, глубоко вздыхает, отодвигая мешающую прядь. Ей надо сконцентрироваться на текущем моменте, а не витать в облаках. «Ещё Розетта упрекала меня за мечтательность, - это имя на вкус как смесь теплоты, грусти и пепла, как подогретое вино для причастия. - С тех пор мало что изменилось».

Девушка бросает взгляд на наручные часы. К счастью, синий рукав униформы не заслоняет циферблат - боязно лишний раз отпускать руль. Для Азмарии машина - своевольное живое существо. Конь, готовый в любой момент заупрямиться и встать на дыбы.

Ну, и скоро мы доедем? - капризно тянет Эмили с заднего сидения. - Я хочу посмотреть на спуск шара времени .

Дался тебе этот шар, его каждый год спускают. Скажи спасибо, что я вообще согласилась куда-то ехать после задания. Больше всего на свете мне хочется вернуться в монастырь и лечь спать.

Какая ты скучная, Аз! Тебе семнадцать, а ты уже как старушка. Даже волосы у тебя седые.

Соблюдай субординацию. Я, между прочим, твоя наставница, - всё это девушка говорит спокойно. Давно заученные фразы слетают с губ, не оставляя следа в сердце. Она привыкла к выходкам своей упрямой ученицы. - А волосы у меня не седые, а белые. Редкий и красивый цвет.

Эмили хмыкает и отворачивается. Ей двенадцать, и она выглядит как ангел. Во всяком случае, так считает Азмария. Светло-каштановые кудряшки обрамляют лицо в форме сердечка, драгоценными изумрудами сверкают большие глаза. Даже родинка на правой скуле ничуть не портит очарования.

Униформа ордена - синее платье с золотыми крестами на рукавах и белым подобием корсета - очень идёт ей. Девочка напоминает фарфоровую куклу, но при этом носится по ордену, устраивая шалости, над всеми подшучивает… Много хлопот доставляет Азмарие, но та успела привязаться к своей ученице.

А здорово мы того демона прихлопнули! - продолжает болтать Эмили, вольготно откинувшись на спинку кресла.

Угу. Ты чуть не взорвала то здание.

Да ладно! У его владельца денег на десяток таких хватит.

Жаль, спасти никого не удалось… - ладони крепче сжимают в руль.

Впереди них по дороге катятся другие автомобили. Их больше, чем в обычные дни. Чёрными скалами нависают над городом небоскрёбы. Их жёлтые окна подобны зубам диковинного монстра. Всё вокруг кажется игрушечным, и даже небо - купол с картонными звёздами и луной.

«А может, весь наш мир заперт в стеклянном шаре? - думает Азмария. - Потрясёт его кто-то, и идёт снег… Или у каждого человека свой стеклянный шар? Все мы жутко одиноки. Много людей вокруг, а поговорить по душам не с кем…»

Ты уже составила список дел на новый год? - ученица переводит разговор на другую тему.

Да. А ты?

В списке дел Азмарии на первом месте значится: «Перестать жить прошлым». Этот пункт кочует из списка в список вот уже несколько лет, а она никак не может его выполнить. «Розетте бы это не понравилось. Она считала, что жить надо сегодня, и я соглашалась с ней. Это было легко, пока рядом были они с Хроно, но после их смерти…»

Я только сейчас про него вспомнила и решила дописать.

Скрип карандаша о бумагу царапнул слух, и девушка на секунду обернулась. Эмили, склонив голову набок и высунув язык, что-то усердно писала в блокноте.

Мы скоро доедем? Надо спешить! Вечно ты тащишься как улитка. Пустила бы, что ли, меня за руль, законы нашего штата это позволяют.

Не в эту ночь. Ты гоняешь как моя бывшая напарница.

Как… Розетта? Мне другие сёстры говорили, что если ты сравниваешь кого-то с ней, то это комплимент.

И зря. Иногда она бывала просто несносной.

Но ты любила её как старшую сестру, да?

На это Азмария ничего не отвечает. Поток машин приближается к площади Таймс-сквер, но место для парковки приходится искать во дворах. Эмили ужасно торопится и лезет под руку, ругается с водителем соседнего автомобиля, который, по её мнению, нечестно их опередил. Мужчина укоризненно качает головой:

Какие грубые нынче монашки пошли. Вас в ордене не учат старших уважать?

Азмария бормочет извинения, но ученица цепляется за её локоть и бесцеремонно тащит через толпу. Площадь Таймс-сквер, забитая людьми, сужается до размеров коробки с оловянными солдатиками. Здесь все стоят плечом к плечу.

Огромная пушистая ёлка в центре служит путеводным маяком, но Азмария всё равно боится потерять Эмили. Ей не хватает уверенности своей ученицы.

Медленно опускается сияющий шар. Значит, до Нового года осталась одна минута. Толпа восторженно ахает. Девушка плотнее кутается в пальто, ветер пронизывает тело холодными мурашками. «Надо было и Эмили заставить что-то тёплое надеть. И почему я это не проконтролировала?»

Она снимает своё пальто и накидывает на плечи ученицы.

Зачем, Аз? - сердито отмахивается девочка. Её взгляд прикован к шару. - Не мешай, забери обратно. Я закалённая, мне ничего не будет, а вот ты от любого сквозняка кашляешь.

Азмария ловит небрежно скинутый предмет верхней одежды. Шар достигает нижней точки одновременно со стрелкой часов на её запястье, своим блеском он может соперничать с луной: сотни пластин отражают свет. Взмывают в небо фейерверки, и всполохи семи цветов радуги скачут по площади. Эмили хлопает в ладоши и смеётся как ребёнок. В её глазах плескается безграничное счастье. Она обнимает Азмарию, поздравляя её с Новым годом.

Девушка что-то отвечает, но разумом она не здесь. Сердце ноет и трепещет. «Хроно, Розетта, вот ещё один год я встречаю без вас»…

Когда экзорцистки подходят к машине, Эмили спрашивает:

Почему ты такая грустная? Тебе не понравился спуск шара?

Нет, это было очень красиво.

Тогда почему? Я не отстану, пока ты не ответишь!

Почему… - задумчиво повторяет Азмария и садится в машину. Упрямая ученица ныряет на заднее сидение. - Я хочу, чтобы кто-нибудь выслушал меня. И если я буду говорить долго, то, может быть, и договорюсь до чего-нибудь разумного.

Ого! Ну, ты и цитату завернула.

Я всего лишь повторила слова одного человека, сказанные пять лет назад. Тот Новый год я встречала с Розеттой и Хроно…

Расскажи, пожалуйста!

Девушка погружается в воспоминания, они снежной пеной смыкаются над её макушкой. Автомобиль едет совсем тихо, но, кажется, это никого не волнует.

1924 г.

Пять лет назад в канун Нового года Азмарию с Розеттой и Хроно отправили на вызов в дальний пригород Нью-Йорка, всеми забытый сельский городок.

И откуда у них там телефоны? - ворчала Розетта, сидя на водительском месте.

Внешность подруги повзрослевшая Аз помнила хорошо. С тех времён у неё сохранилась чёрно-белая фотография, где они стояли все вместе. В памяти приходилось оживлять цвета…

Розетта была простоватой девушкой среднего телосложения. У неё было открытое лицо, голубые глаза, волосы цвета спелой пшеницы и чуть вздёрнутый нос. Она была монахиней, поэтому почти всегда носила кобальтовую униформу ордена. Орден был боевым, и в одежде монахов делался упор на удобство, а не на строгость, но синий клобук , которым была покрыта голова, оставался важной деталью.

Мать-природа наделила Розетту телесным и душевным здоровьем, бодростью, силой духа. Девушка умела обращаться с оружием и считалась одним из лучших стрелков ордена, но вот метла или поварёшка в её руках становились совершенно бесполезными предметами. Она как магнит притягивала недовольство окружающих, но девушку спасал непобедимый оптимизм.

Её напарника, Хроно, сопровождало более минорное настроение. Этот был подросток чуть старше Азмарии, задумчивый и молчаливый. Небольшой рост, худощавое телосложение и фиолетовые волосы, заплетённые в косу, выделяли его среди прочих. Он был на редкость добрым и терпеливым существом, в любой непонятной ситуации разводил руками и виновато улыбался. Втихомолку его называли слугой Розетты. Он и вправду ходил за ней как верный пёс, но Азмарию восхищала эта преданность.

Мало кто знал, что Хроно на самом деле древний демон. Они с Розеттой заключили договор, когда той было двенадцать. Она пошла на это, чтобы спасти брата, угодившего в лапы другого могущественного демона. Но повзрослевшая Азмария догадалась и о второй причине: Розетта хотела спасти Хроно, с которым успела подружиться. Он лишился рогов - источника жизненной энергии демонов – и был обречён на медленное умирание. Розетта заключила с ним договор, и демон одним своим существованием забирал годы, отпущенные ей на жизнь. «Наверное, я не доживу даже до тридцати, - сказала однажды девушка. - Моя жизнь коротка, но я ни о чём не жалею». Хроно и сам страдал от этого, не желая убивать близкого человека, но ничего не мог изменить.

Сама Азмария в то время была двенадцатилетней девочкой - хилой и худенькой, как слабое молодое деревце. У неё были белые, будто выгоревшие на солнце волосы, а им в противовес - глаза цвета мускатного ореха. В то время она не состояла в ордене официально, поэтому носила гражданскую одежду - плащ нежных, бело-розовых тонов и розовые сапожки. Была у неё сверхъестественная способность - исцелять людей своим пением, а ещё белые крылья, которые появлялись в редких случаях. Азмария принадлежала к числу апостолов - людей, наделённых особым благословением Небес.

Каковы детали дела? - спросил Хроно, пытаясь расстелить карту на бардачке.

В целом ничего особенного, - ответила монахиня. - Жители с трудом засыпают, во сне их преследуют жуткие кошмары. По городу бродят мертвецы. Или жителям только снится, что бродят. Они утверждают, что мертвецы периодически восстают из могил. Пока что никто не убит и не ранен, а вот нервишки изрядно подпорчены.

Я бы тоже в обморок упала, если бы такое увидела.

Какие-то послания мертвецы оставляли? - деловито поинтересовался демон.

Нет. Просто ходили, всех пугали, били стёкла… Зарегистрированы акты вандализма. По словам свидетелей, от прикосновения к кресту мертвецы рассыпались в прах.

Хм, как всё запутано. Кошмары и мертвецы - лишь следствие, надо найти причину…

За этим мы туда и едем. В то время как все нормальные люди готовятся встретить праздник, - монахиня печально вздохнула.

Хотя бы Рождество спокойным выдалось. Да, Азмария?

А? Ага, - девочка встрепенулась и кивнула.

Примерно через час они достигли пункта назначения. За окном водили хороводы бесконечные сосны. Их игольчатые рукава покачивались из стороны в сторону, куда-то ползла луна… Девочка бы уснула, води Розетта аккуратнее, но та этого просто не умела. Автомобиль подскакивал на кочках и делал немыслимые зигзаги, колёса умудрялись где-то застревать…

Городок неприветливо встретил гостей. Нахохлившиеся дома ощетинились на них черепичными крышами.

Два магазина, кафе и школа, рядом филиал полицейского участка, - со скучающим видом перечислила Розетта. - Негусто.

Экзорцисты решили начать работу после разговора с мэром. Здание городского управления также располагалось рядом со школой. Оно выглядело скромнее остальных построек, если не сказать, хуже - плоская крыша, обшарпанные пятнистые стены.

Мэр - полный, начинающий лысеть мужчина средних лет, с усмешкой поглядывал на посетителей. Азмария беспокоилась, что он не воспримет их всерьёз и этим рассердит Розетту, но он вежливо поздоровался с ними и пригласил в свой кабинет.

Садитесь на диван. Тот, что напротив стола, у другого пружины выскочили. Пушки не бойтесь, маленькая мисс, - обратился он к замершей девочке. Та разглядывала ружьё на стене. - Она не выстрелит.

Ребята заняли диван, мужчина опустился на стул напротив.

Хотели засвидетельствовать вам своё почтение, - с плохо скрываемым сарказмом начала Розетта.

Моё разрешение на проведение работ вам не требуется, так ведь?

Ну-у… Будет лучше, если вы согласитесь с нами сотрудничать, но мы можем обойтись и без этого.

Понятно. Удивлён, что орден посылает на задания таких детей. То есть вы вполне взрослая девушка, у нас такие даже замуж выходят, - Розетте было шестнадцать, - но ваши товарищи…

Они под моей ответственностью. Что вы думаете о происходящем в городе? О том, из-за чего нас вызвали?

Я считаю, это игра чьего-то воображения. Или же чистой воды враньё. Смешно смотреть на кучку золы, которую пытаются выдать за прах мертвеца. Я во всё это не верю, а дебоширам, устраивающим беспорядки, удобнее обвинять демонов.

Значит, нас вызывали не вы?

Не я. Думаю, это сделал господин пастор, у нас тут протестантская община.

Протестант и обратился за помощью к католикам? Интересно… Спасибо за информацию, до свидания.

Команда вернулась в машину, где их не могли подслушать.

Какой неприятный человек, - при воспоминании о мэре Азмарию передёрнуло.

А по-моему, безобидный чудак, - высказался Хроно. - Но не стоит сбрасывать его со счетов. Что дальше, навестим пастора?

Лучше проверим кладбище и опросим свидетелей. Приехали как дураки… Сестра Кейт специально нас сюда направила. По правилам ордена мы должны будем, не найдя состава преступления, две недели пробыть в этой дыре. На всякий случай. Две недели! Даже если будем точно знать, что вызов ложный! Другим-то наша настоятельница это спустит без всяких вопросов, а вот если я, именно я вернусь хоть на один час раньше…

Позади кладбища тёмной стеной высился лес, кресты терялись на его фоне, зато ярко выделялись белые надгробия. Азмария старалась не отставать от друзей. В её кармане болтался пузырёк со святой водой, но когти страха подтачивали пятки. Скрипел снег. От каждого лишнего шороха девочка вздрагивала. Она еле сдерживалась, чтобы не закричать и не броситься обратно к машине. Хроно, словно угадывая её состояние, останавливал Азмарию лёгким прикосновением.

Монахиня была занята осмотром местности. Пристальный взгляд и плотно сжатые губы выдавали её сосредоточенность. «Она, как всегда, больше всех работает, - подумала Азмария, - больше всех старается, чтобы дело завершилось успехом, чтобы никто не погиб, а её упрекают в нечуткости». Тонкий луч фонарика скользнул по мёрзлой земле.

Обыкновенное кладбище, - вынесла приговор Розетта.

Но некоторые могилы действительно разрыты… Стой, Азмария! - она застыла в нескольких сантиметрах от чёрного провала. Где-то вдалеке заухала сова.

Чёрт, снегом всё завалило, - сказала монахиня, осветив дно ямы. - Доски торчат, а вот в каком состоянии гроб…

Я могу его раскопать, - вызвался демон. - Мне бы только лопату.

Поищи в машине. У нас там чего только нет.

Вскоре Хроно вернулся. Помимо лопаты он захватил с собой верёвку и колышек. Вбив последний в снег и привязав к нему верёвку, он довольно легко съехал вниз. Его подошвы с гулким стуком ударились о дерево.

Демон занялся очисткой снега, налипшего на крышку гроба. Работал он быстро. От интенсивных взмахов лопатой его щёки раскраснелись, став по цвету неотличимыми от алого плаща, на лбу выступили капельки пота. Азмария немного завидовала ему: она успела замёрзнуть от стояния на одном месте. Но, если подумать, Розетте приходилось куда хуже. Она сидела на корточках возле ямы и терпеливо светила фонариком.

Кажется, всё, - Хроно выдохнул облачко пара. - Доски… Они как будто выломаны изнутри. А гроб пуст.

Теперь у нас есть доказательства реальности мертвецов. Вылезай.

М-можно уходить? - холод выветрил страхи из головы девочки.

У-у! - раздалось из-за ближайшего надгробия.

Азмария пронзительно закричала, прижавшись к Розетте. Та направила пистолет в сторону подозрительного шума.

Кто бы ты ни был, выходи. Считаю до двенадцати, потом стреляю.

Не надо так сурово, сестричка! Я просто пошутил.

Из-за надгробия показался рыжеволосый парень лет шестнадцати. Насмешливо улыбаясь, он поднял руки вверх в жесте «я сдаюсь».

Как насчёт того, чтобы сходить в наш бар? - начал он. - У нас там точно веселее, чем на главной площади, где будут петь святоши из церковного хора.

От него отчётливо разило чем-то неприятным. Девочка с удивлением поняла, что это алкоголь. «Но в США ведь сухой закон …»

А с какой стати вы нас приглашаете? Чем мы обязаны такой честью?

Как-то скучно, давно у нас не было новый лиц… Праздник, в конце концов! И ты довольно хорошенькая, хотя и монашка.

Спасибо, - процедила девушка.

Не приставай к ней! - Хроно сделал шаг вперёд.

А ты её младший братик? Или сестрёнка? Прости, дружище, но сложновато определить твой пол, эта твоя косичка с бантиком…

Оставь её в покое.

Она уже большая девочка и сама может решать, что делать.

Мы принимаем твоё приглашение, но постарайся быть повежливее с моими друзьями.

Отойди, нам надо посоветоваться, - сказала Розетта.

Парень понимающе хмыкнул и выполнил её просьбу.

Поймите, это отличная возможность побеседовать с другими людьми, с молодёжью…

По-моему, в плане тебя у него отнюдь не дружественные намерения, - демон буравил её ревнивым взглядом.

Ой, да кому я нужна! - махнула она рукой в объёмной перчатке. - Вечно тебе кажется, что кто-то хочет меня изнасиловать.

Давайте уже куда-нибудь пойдём, я замёрзла!

Вот видишь, Азмария тоже за бар. Ты в меньшинстве.

До места они добрались на машине, следуя указаниям нового знакомого. Здание из красного кирпича на углу одной из улиц напоминало скорее склад. Кричащая вывеска и яркие гирлянды смотрелись на нём крайне неуместно.

Внутри, на первый взгляд, было полно людей, но, приглядевшись, девочка поняла, что здесь собрались только молодёжь и подростки. Из шипящего радиоприёмника вырывалась громкая музыка. Ритмичные удары мешались со стонами трубы, и Азмария определила это как джаз. В баре было трудно дышать, сигаретный дым ядовитым туманом застилал глаза.

Надо же, совсем нет взрослых, - удивилась монахиня.

Да, здесь мы сегодня тусуемся. Скажи спасибо моему старшему брату, он хозяин этого заведения.

Посетители сидели на диванах или табуретках и передавали друг другу бутылки с какой-то жидкостью, некоторые танцевали. На вошедших никто не обратил внимания. Их проводник, которого звали Джек, усадил их на диван возле барной стойки и стал болтать с Розеттой. Та охотно поддерживала разговор, но не забывала смотреть по сторонам. Хроно хмурился, ему явно не нравился такой поворот событий. Азмария была напряжена, ожидая какого-то подвоха, но постепенно расслабилась. Её угостили сладким зефиром… Девочка начала погружаться в сон.

Но очнулась от ощущения чего-то жуткого. На неё пристально смотрел парень, сидящий на стуле возле барной стойки. Он казался самым обычным человеком: нос с горбинкой, каштановые волосы, бледные губы. Короткие пальцы с обгрызенными ногтями до покраснения сжимали стакан. Всё бы ничего, но глаза колючие, волчьи - злые и затравленные.

- …Слушай, Розетта, может, выпьешь со мной? Сейчас алкоголь - большая редкость, деликатес.

Я не против, - хмыкнула девушка.

Зато против я, - демон решительно забрал у неё стакан.

В это время к виску Азмарии приставили что-то холодное.

Она будет моей первой жертвой, - произнёс хриплый голос над её головой. Она не сомневалась, что он принадлежит тому парню, хотя и не могла увидеть, кто её держит. - Если не хотите, чтобы она пострадала, прошу всех, кроме экзорцистов, выйти из здания. Можете вызвать полицию. Делаете что хотите. Для моей проверки много времени не понадобиться, а после неё я исчезну.

Азмария затрепетала, её ноги подкосились от страха. «Почему именно я?» Её не отпускала эта мысль, пока Розетта и Хроно разгоняли толпу. Или толпа сама собой рассосалась и исчезла, подчинившись простейшему закону: «Когда всё хорошо, нас много, а когда плохо - ты один»? Девочка пробовала молиться, но знакомые с детства слова вдруг стали такими тяжёлыми…

Что тебе нужно? - спросила Розетта, когда в баре осталось четыре человека. - Сколько вас в нём? Один, два? Легион?

Нисколько. Я одержим не бесами, а желанием найти истину. О, я говорил с ними, я много с ними говорил. Они всемогущи, они воскрешают мертвецов. С их помощью я проходил сквозь стены, а ваш Бог… Он или не существует, или ничего не может. Это станет очевидно, когда я убью апостола.

Чего ты хочешь?

Я хочу, чтобы кто-то выслушал меня. И если я буду говорить долго, то, может, и договорюсь до чего-нибудь разумного, - он усмехнулся. - Я хочу… я хочу доказать бытие Бога. Или наоборот его небытие. Если Он есть, то непременно защитит избранную свою.

Ты сумасшедший. Отпусти её.

Я сумасшедший? - он рассмеялся. - Безумны все вы, раз веруете в то, чего нет. Вот ты. Если ты так веришь своему Богу, то почему боишься, что с твоей подругой что-то произойдёт? Разве Он не защитит её? Если Он, конечно, есть. Но всё-таки его нет, как нет новогодних и рождественских чудес и прочего бреда.

Повисло тягостное молчание. Слова мальчика звучали убедительно. Азмария хотела, чтобы Розетта разбила их в пух и прах одним убедительным аргументом… но её старшая подруга молчала.

Апостол догадывалась, почему. Ей казалось, что и сама Розетта сейчас спрашивает себя об этом. Почему? Почему, когда то жуткое существо в белых одеждах сломало её детство и забрало брата, рядом с ней не оказалось никого, кроме Хроно? Почему никто, кроме демона, не помог ей?

Почему боюсь? Потому что я… плохая верующая, плохая монахиня! Я со многими поступаю жестоко, и у меня самой, если хочешь знать, договор с демоном. Я не хочу подставлять Азмарию под удар!

Твой отец - здешний священник? - неожиданно спросил Хроно.

Да. А как ты узнал?

Узнаю слабую породу вероотступников. Сначала в церкви на коленях ползают, а после у трона бесовского князя. Жалкие людишки, пустословы-философы. Всё до чего-то пытаются докопаться, пока их самих не съедят те силы, которых они призвали. Наверное, твоя мать умерла, и после этого ты разочаровался в Боге?

Предположим.

Знаешь, а она ведь была продажной женщиной. Я это знаю наверняка.

Ты лжёшь! - неожиданно закричал подросток.

Девочка почувствовала, что ледяной ствол пистолета перестал давить на её шею, а секундой спустя прозвучал выстрел. Она в ужасе зажмурилась, думая, что стреляли в неё…

Потом её толкнули, она упала, а когда вновь открыла глаза, то увидела, что стреляли не в неё, а в Хроно, который сидел на полу, зажимая рану в плече, из которой текла чёрная кровь. Розетта стояла над виновником происшествия, придавив его к полу и выкрутив руку, скрюченные и бессильные пальцы которой уже не могли удержать пистолет.

Стандартный метод работы нашей команды, - гордо сказала монахиня, обращаясь к Азмарии.

Но та смотрела на Хроно, в чьих глазах плескалась грусть. «Наверное, он сейчас думает, скольких дней или недель жизни стоила Розетте его рана».

Как ты, Хроно? - спросила монахиня, будто совершенно забыв о поверженной угрозе.

Не отвлекайся на меня - делай, что нужно. В конечном счёте, это единственный наш след в жизни.

Вот это история! - поражённо воскликнула Эмили. - И чем всё закончилось?

Мальчик раскаялся, нападения мертвецов и странности в городке прекратились. Орден и полиция некоторое время держали его под контролем, но подобных инцидентов больше не было. Наверное, что-то изменилось и в нём… А мы с Розеттой и Хроно вернулись в орден. Его раны всегда очень быстро заживали… наверное, поэтому он так часто грустил. Он был бы счастлив, если бы его раны нельзя было исцелить.

Ты скучаешь по ним, да?

Угу. Но после разговора с тобой мне стало легче, я договорилась до чего-то разумного. Я поняла, что жизнь несмотря ни на что продолжается, что Розетта и Хроно хотели, чтобы я жила... Спасибо, что выслушала меня!

Примечания:

Спуск шара времени - новогодняя традиция США с 1907 г. Каждый год 31 декабря в 23:59 по местному времени шар, расположенный на здании 1 на Таймс-сквер в Нью-Йорке, спускается по особому флагштоку. Нижней точки шар достигает в полночь, что символизирует наступление Нового года.

Клобук - головной убор монахов в виде расширяющегося кверху цилиндра с тремя широкими лентами, спускающимися на спину.

Сухой закон действовал в США с 1920 по 1933 годы.

Памятник Святителю Николаю освящен в Самаре на улице Чкалова, возле дома № 84. Он установлен здесь на месте Стояния Зои. Это чудо потрясло в январе 1956 года всю Самару (тогда город Куйбышев), а потом и всю страну.

22 мая в день перенесения мощей Святителя и Чудотворца Николая из Мир Ликийских в город Бари - Митрополит Самарский и Сызранский Сергий совершил Божественную литургию в церкви святых Апостолов Петра и Павла.

Сегодняшнее событие - освящение памятника Святителю Николаю на том месте, где он явил свою силу, - это напоминание о том, что Бог посещает каждого человека и печется о нем, - сказал Владыка Сергий в своей проповеди. - Человек иногда заходит в своем безумии настолько далеко, что не может сам остановиться, и необходима сила, которая бы его остановила. Происшедшее - это не Божье наказание, а любовь Божия ради спасения душ наших.

После Литургии из Петропавловской церкви крестный ход пошел к находящемуся неподалеку дому № 84 на улице Чкалова. В последние годы в домике Зои самарские священники служили молебны Николаю Чудотворцу. Туда началось паломничество Православных верующих. Многие печалились о том, что в этом районе идет снос старых домов и возможно домик Зои скоро снесут, и с ним уйдет зримое напоминание последующим поколениям горожан и гостей нашего города о самарском чуде. Верующие обращались в Самарское Епархиальное управление с просьбой сохранить память о том событии. В 2009 году Епархия обратилась к городским властям с просьбой об установлении памятного знака в честь самарского чуда. И вот это осуществилось! Стараниями помощника Главы города Самары Олега Васильевича Будникова чаяния многих Православных людей были исполнены. На месте стояния Зои поставлен замечательный памятник!

Митрополит Сергий отслужил водосвятный молебен у памятника Святителю Николаю, окропил святой водой памятник, само место и верующих. Потом Владыка сказал:

Есть у писателя Владимира Солоухина рассказ, как он, собирая в советское время старинные иконы, в одной деревне зашел в крайнюю избу и попросил у пожилой женщины отдать ему икону Святителя Николая. На что она ему ответила: «Не могу, я молюсь Николаю Угоднику и мне с ним не страшно, не одиноко, хотя я живу здесь у леса одна». Святитель Николай сопутствовал русским людям во всех их делах и заботах. Здесь на этом месте он явил силу и знамение, что нельзя кощунствовать в отношении святыни, святых. Сегодня молодому поколению особенно важно проникнуться нашей Православной традицией и утвердиться в отеческой вере. Сейчас молодежь уже мало помнит о той трагедии, которая происходила в двадцатом веке: сотни тысяч невинных людей убиенных за веру, сосланных, замученных. Дай Бог, чтобы наше молодое поколение не охватило то безумие. И пусть это событие 1956 года служит напоминанием: нельзя творить дела беззакония, нельзя восставать на Бога. Прославляя Святителя Николая, мы просим, чтобы Господь призрел на наш народ.

Памятник Святителю Николаю создали самарские скульпторы отец и сын Александр и Николай Куклевы, им помогал Геннадий Тачилкин. Слепили в глине, потом отлили в бронзе.

Работа шла на удивление легко! - рассказал Николай Куклев. - Святое дело всегда совершается по благодати. Мы каждый день молились Святителю Николаю. Нашли его старинный образ и взяли его за основу. Так что наш соавтор - тот монах-иконописец, который старинный образ написал, к сожалению, мы не знаем его имени. Образ нам понравился и в пластическом отношении, мы поняли, что он будет красив в скульптуре. Святитель левой рукой держит Евангелие, а десницей благословляет. Работа была начата в апреле и готова к 22 мая. Обычно для создания такой масштабной скульптуры нужно несколько месяцев лепить, несколько месяцев готовить модель, несколько месяцев отливать, всего это занимает от полугода до года. А мы уложились в два месяца. Нас не оставляло чувство, что нам идет помощь Свыше. Люди узнавали, чем мы занимаемся, и всегда нам помогали. Многие принимали участие в создании памятника. Массивный гранитный камень, на котором стоит Святитель, нам специально выпилили в Капустинском месторождении Жигулевска. Уральские мастера изготовили сень в виде купола с крестом.

На памятнике выбито: «Явление Святителя Николая Архиепископа Мир Ликийских чудотворца на месте чудесного события стояния Зои в январе 1956 года». Во время освящения памятника бывший Глава города Самары Виктор Александрович Тархов скромно стоял в сторонке с женой Натальей Ивановной . Мне стало известно, что он не только в свое время дал «добро» на установку памятника, но и пожертвовал личные средства на его изготовление. Сначала он отказался что-либо говорить о своем участии в этом благом деле. «Одно скажу: такие события всегда происходят вовремя», - лишь признался он. Но после молебна, когда Владыка окропил молящихся святой водой и у Тархова, как и у всех, было приподнятое настроение, он рассказал «Благовесту»:

Восемь лет назад был проведен конкурс на развитие застроенной территории города. Этот квартал, где находится дом Зои, стал частной территорией уже в то время, так что без согласия владельца ничего делать там нельзя. Поэтому мы долго думали, где же установить памятник. И решили поставить его на общественной территории - уличном газоне напротив дома Зои. На эту территорию уже никто никогда претендовать не сможет, только мы с вами, горожане. А сам дом сохранять, на мой взгляд, и не очень нужно. Ведь самое главное в этой истории - Святитель Николай, чудо, которое он совершил. И та память, которую чудо это оставило в сердцах людей.

Множество народа шло к дому на улице Чкалова зимой 1956 года, когда там стояла окаменевшая Зоя. Люди приезжали из районов области, из других областей России. И вот спустя 56 лет не так уж много людей собралось на освящение памятника Николаю Чудотворцу. Но и на этот раз люди приехали сюда из разных храмов города. Ведь о чуде этом помнят. И будут помнить всегда!

Давно уже по меркам человеческой жизни произошло стояние Зои. Но народная повесть о самарском чуде продолжает писаться, пока еще живы те, кто был свидетелем чуда или слышал о нем от очевидцев.

Вот и после молебна мы разговорились с Вячеславом Михайловичем Жуковым, певчим Покровского кафедрального собора.

Я слышал, что в те годы на углу улиц Чкалова и Арцыбушевской находилось районное отделение милиции, - рассказал он. - Милиционеры этого отделения несли охрану дома Зои. Меня заинтересовало, почему этого отделения нет, и я попросил у одной своей знакомой - сотрудницы милиции, расспросить об этом коллег. И одна пожилая сотрудница на пенсии ей рассказала, что все сотрудники этого отделения в 1956 году были отправлены вместе с семьями в Анадырь на Крайний Север, а само отделение закрыли. Так власти боялись, что людям будет известна правда.

В 1956 году мы жили на Безымянке, мне было тогда девять лет. Однажды к моей маме Анне Алексеевне Лазаревой пришла ее близкая школьная подруга, у которой муж был милиционером. Она сказала маме: «Ань, что я тебе сейчас скажу, но ты только никому ни слова!» А я навострил уши и стал прислушиваться. Меня они не замечали. «Мой мне говорит, - продолжала она, - что Святитель Николай пришел в дом Зои вроде как по подземному ходу - его выкопали от отделения милиции в дом Зои. А милиционер сказал: «Сюда нельзя, проход запрещен». Старец ответил: «Кому нельзя, а мне можно». У милиции был приказ: кто не подчиняется, стрелять на поражение. Милиционер вытащил пистолет, прицелился, но рука у него застыла, он не мог нажать на курок. Дедушка подошел к двери, она сама открылась. Он вошел, поговорил с Зоей: «Устала стоять?», - сказал ей еще что-то тихо. Потом вернулся, дотронулся до застывшей руки милиционера со словами: «Сынок, больше так не делай», - и рука вновь стала двигаться. Тот милиционер пришел к начальнику и пистолет положил на стол: «Хоть увольняйте меня, хоть сажайте - я на пост этот больше не пойду».

Еще мама рассказывала: три дня в этот дом ходили смотреть на Зою все свободно, а потом пришел приказ из Москвы ее оттуда убрать. Но только хотели к ней приблизиться, взять и унести, какая-то сила милиционеров поднимала и ударяла о стенку. Тогда решили выпилить вокруг Зои пол и унести ее вместе с досками. Начинали пилить - их трясло, как будто пилили электрический кабель, а Зоя начинала кричать. А приборы не показывали никакого напряжения.

Вот почему были оставлены все попытки убрать Зою из дома и вокруг него выставили охрану. Икону взять у Зои тоже не получалось. Пошли к Владыке, который прислал иеромонаха Серафима - он был не в штате епархии, а откуда-то приехал и находился при Петропавловской церкви. Он отслужил молебен и взял икону. Некоторые женщины ему стали говорить, что Зоя грешница, на что он ответил: «Она не грешнее нас, просто этим чудом Господь показал, что Он есть и будет». На вопрос, когда Зоя воскреснет, он сказал, что на Пасху или на Троицу. За эти слова против него сфабриковали дело и его арестовали.

Еще мама рассказывала, что она ехала в троллейбусе и слышала разговор двух женщин, видимо, преподавательниц мединститута. Они говорили: «Были мы там со студентами, объясняли им, что это род столбняка, который бывает раз в тысячу лет». Одна из них вышла на остановке, и мама тоже вышла за ней. Подошла и стала расспрашивать про Зою. Та рассказала, что Зоя - молодая девушка, одета в голубое крепдешиновое платье. Одну ногу держит немного отставленной, правую руку прижала к груди. Глаза широко открыты, подбородок слегка дрожит от внутренних рыданий. Преподавательница тоже стала убеждать маму, что это род столбняка, и вдруг заплакала и воскликнула: «Ну конечно, это Бог!» - и бежать от мамы.

В пределах квартала на улице Чкалова день и ночь ездила «скорая помощь». Ждали воскресения Зои, так как взять обычным путем ее не могли. Если двое там останавливались, к ним подходил человек в штатском и требовал: «Разойдитесь!» Как-то мама шла по этой улице и увидела, что женщина идет к колонке с двумя ведрами на коромысле. Мама - к ней: «Вы ничего не знаете про Зою?» А та как бросила коромысло, ведра и бежать от нее с криком: «Ничего я не знаю, никакой Зои!» Мама удивилась, оглянулась - а за ними шел человек в штатском.

Сестра мамы работала на трикотажной фабрике. Там была уборщица, и ее сын был в этой компании у Зои. Он тогда только вышел из тюрьмы и решил «завязать». Он рассказывал, что они просили Зою: «Не бери икону, Бог накажет». А она взяла и сказала: «Если есть, то накажет, а если нет…» - и не успела договорить. Сверкнула молния, ударил гром, свет погас, они оттуда в страхе бежать. Он прибежал домой ночью бледный, мать подумала, что он опять взялся за старое, за ним милиция гонится. А он сказал: «Мама, Зойка с иконой танцевала и окаменела». Она не поверила: «Ты мне сказки не рассказывай, пойдем с тобой туда». Они жили недалеко на улице Рабочей и пошли на Чкаловскую. Зашли в дом, она дотронулась до Зоиной руки, а она холодная как лед. Они убежали оттуда, и потом на фабрике уборщица об этом рассказывала. Ее вызвали в районный отдел милиции: «Ты что, бабка, сказки рассказываешь?» - «Это не сказки, я сама видела». - «Еще раз скажешь, сынка своего больше не увидишь». Она стала молчать, только сыну жаловалась: «Я не могу чудеса Божии рассказать». И через два месяца умерла.

У одной моей знакомой ее брат из Уфы захотел посмотреть стояние Зои - и не смог взять билет до Куйбышева. В те дни железнодорожные билеты в наш город не продавали. Он доехал до Кинеля и оттуда на перекладных добрался до Куйбышева. Но дом уже был весь оцеплен.

Семь лет назад самарская верующая Людмила Даниловна Горбачева ехала на 12-м троллейбусе, и немолодой человек ее спросил: «А где выйти, чтобы попасть на улицу Чкаловскую? Я тот самый Николай, который тогда не пришел на вечеринку». Он вышел, а она, к сожалению, так растерялась, что не успела остановить его и расспросить.

Что есть правда, а что домысел в народных рассказах о Зое? Узнаем ли мы когда-нибудь всю правду о том, как это было? Звоните и пишите нам, если вам что-то известно о самарском чуде.

В день Нового 1956 года работница трубочного завода Зоя устроила вечер с танцами по случаю приезда ее жениха. Гости стали танцевать, а Зоин жених Николай не пришел. Тогда Зоя сняла с божницы икону Святителя и Чудотворца Николая и стала танцевать с ней, а на уговоры подруг не делать этого дерзко ответила: «Если есть Бог, пусть Он меня накажет!» Она прошла два круга - и тут поднялся вихрь, возник шум, засверкали молоньи. Веселье обратилось в ужас, все выбежали из комнаты, а Зоя застыла с иконой Святителя Николая в руках. Иглы медиков гнулись и ломались о ее окаменевшее, словно из мрамора, холодное тело. Но сердце билось, Зоя была жива. Она взывала: «Мама, молись за меня! В грехах погибаем. Молись!» В день Благовещения Зою посетил благообразный старец, и стража слышала, как он ласково ее спросил: «Ну что, устала стоять?» Когда решили его выпустить, в комнате никого не оказалось, а на вопрос, куда ушел старец, Зоя указала на икону Святителя Николая. В ночь на Пасху Зоя ожила, продолжая просить всех молиться, а на третий день отошла ко Господу. В те дни многие люди, объятые страхом Божиим, обратились к вере, надели нательные кресты, пошли в храмы.

Из «Народной повести о Стоянии Зои Куйбышевской в 1956 году».

Родился Игорек в Советские времена, на дворе 80-е годы. Отец и мать – приличные люди, не замешанные ни в чем плохом, да и он родился, наверное, подсознательно стремясь превратиться в некое хорошее с человеческой точки зрения существо. Отец работал на заводе холодильного оборудования, который закрылся с приходом новой эпохи, в 90-е годы, после всех известных событий в стране. Мать по профессии социальный работник, всю жизнь протрудившаяся на разных мелких должностях. Тяжелое время перестройки, конечно, оказало влияние на все семьи того времени. Игорь был единственным ребенком, и, возможно, поэтому с особым вниманием наблюдал за тем, что происходило в семье - такой маленькой, но его, родной, единственной семье. Ему было всегда жаль отца, он приходил со смены порой поздно, и мальчик видел, как ему не хочется ничего и никого видеть, но из-за любви к ребенку он находил в себе силы смастерить на лице улыбку и распахнуть малышу навстречу объятия, когда милое пятилетнее дитя бежало к нему по прихожей небольшой квартиры. Игорьку казалось в эти секунды, что он снимает папе усталость, помогает ему заходить в квартиру, где, собственно говоря, ничего такого сказочного то и не было, чтобы радоваться и ликовать. Но когда видел на его лице улыбку и радость, такую отцовскую, добрую – то и ему становилось легко. Мать в это время выходила из комнаты и делала вид, что тоже рада.
Жили в общем дворе, и кроме них там проживало еще четыре семьи. Первая – та, которая жила как раз ближе всего к ним, - состояла из двух человек: дядя Леша и тетя Надя. Тогда еще предпенсионного возраста муж и жена, абсолютно нищие, оборванные, незащищенные никем и ничем и одинокие в своей беде, - их жилье состояло из одной комнаты примерно три на четыре метра, и крохотной, так называемой кухни. Дядя Леша подрабатывал где только мог на черных работах, вместо чая порой предпочитал напитки покрепче, а когда дело доходило до непонимания с женой – выводил ее во двор в чем попало и на глазах у всех брал лопату и наносил ей удары по голове, спине, а потом и вообще куда придется. Худая как тростинка (а соседи ее называли куда более грубо – «Карга»), тетя Надя удивительным образом оставалась жива и относительно здорова после таких разборок. Более того, иной раз, используя «расслабленное» состояние своего супруга, она «брала реванш», и проделывала с ним примерно то же самое, и той же лопатой. Соседи при этом собирались у своих окон, и с интересом смотрели на всё это «смертоубийство», не вмешиваясь в процесс – ибо уже много лет такие сцены во дворе прозвали «цирком», или «бесплатным цирком». Всех это очень забавляло, а Игорёк был уверен в том, что никто не выходит только потому, что соседи боятся в гневе дядю Лешу и тетю Надю, и поэтому так трусливо себя ведут. На следующий день после всего этого мальчик снова видел дядю Лешу, и он с удовольствием катал его на своей тележке, на которой возил обычно всякий хлам, и угощал конфеткой. А тетя Надя всегда звала мальчугана к ним в каморку, и старалась угостить последним яблоком. Потом, став взрослее, Игорёк понял, что, может быть, если бы у них были дети, их жизнь сложилась бы по-другому, был бы дополнительный (а может и единственный) смысл жить, любить, как-то изменять свою жизнь к лучшему. Дядя Леша наверняка отказался бы от спиртовой аптечной настойки в лютый мороз, а тетя Надя оформила хоть какой-нибудь уют в этой пропахшей каморке. Но когда ты понимаешь, что жизнь уже давно перестала быть жизнью, и идет просто отсчет твоих дней на пути к неизбежности, когда выпали зубы, волосы, да и вместо кожи торчат отовсюду кости, и нет возможности ничего поменять – трудно найти в себе стимул жить по-другому.
Их давно уже нет на свете - дядя Леша замерз на улице зимой, а тетя Надя умерла в каморке спустя несколько месяцев после него. Об этом Игорёша узнал, когда он с семьей уже переехал на новое место жительства в более комфортную, но скромную квартиру с удобствами, в один из новых районов города. Он верил, что они и сейчас вместе, в другом мире, может быть, более лучшем, чем этот, на небесах, и ему хотелось чтобы они жили там в достатке и спокойствии, раз этого не получилось на Земле…
В другом доме жила еще одна семья: муж и жена средних лет, и двое их детей – мальчик и девочка. Девочка лет десяти, хорошая и веселая, и младший на пару лет брат, Валера, с тяжелым психическим недугом, который развился после перенесенного в раннем детстве менингита. Из-за этого мальчишка не мог говорить, а вместо этого только мычал и издавал ужасные звуки, крутился, вертелся, и бегал на полусогнутых ногах по всему двору. Понятное дело, в округе с таким не только не дружили дети, но еще и насмехались. Хотя родители этих детей вроде ничего против их общения с Валеркой не имели, ибо он вряд-ли причинил бы кому-то вред, но тем не менее проблемы у него возникали всегда. Не знаю почему, но единственным другом в итоге оказался Игорёк, после того как пришел к нему один раз смотреть хоккей. Крошечный советский черно-белый телевизор зеленого цвета стоял на балконе, и хоккейная трансляция с участием сборной СССР притянула внимание новоиспеченных друзей. Промычав что-то в ухо дорогому другу, Валерка на секунду вышел, а пришел уже с кипятильником и бокалом. С тех пор Игорёк понял, что дружить можно и с таким странноватым соседом-ровесником. А может и не больной он вовсе?..
Через два дня после совместного просмотра с Валеркой хоккейного матча и «официально закрепленной» таким образом дружбы, Игорёк возвращался из школы с тяжелым портфелем, полным грузных и грустных учебников. Приблизился ко двору и увидел: Валерка через деревянный проём в воротах общается с двумя мальчуганами. Не поверил своим глазам - неужели у Валерки появились друзья! Радуясь в душе за друга, подходит и видит: Валерка мычит и улыбается, а один из сорванцов надувает щеки. Секунда-другая, и изо рта летит смачный плевок, как ракета, Валерке в лицо. Не поняв, что произошло, он вытирает рукавом мокрые щеки, и думает что это весело и смешно. Игорёк рванул к дяде Леше за той самой лопатой, которой последний только позавчера дубасил свою жену, и полетел с ней на этих двоих негодяев. А их и след простыл. Подбегает тетя Тоня - мама Валерки. Её грустные глаза, серое лицо, и слезы, перемешанные с болью, обидой, жалостью, нельзя забыть. Игорёк итак ее видел всегда в понуром состоянии, а сейчас даже он не узнал ее. Она отвела Валерку за руку домой, а Игорь бросил возле себя лопату и сел на землю. С тех пор он понял, что друг у него – не больной, а нормальный, нормальнее многих других…людей.
Еще одним замечательным воспоминанием тех дней для Игоря является, конечно же, прекрасный беспородный друг – чудесный пёс по кличке Пират. Друг, оставшийся с ним на несколько лет, подаривший море счастья, достался ему интересным образом. Поздно ночью мальчуган шел с отцом через парк имени Ленина, и тусклые фонари, как могли, освещали дорогу. Казалось, вот-вот погаснут, устанут и уснут. Вдруг откуда ни возьмись – виляние хвоста, и вот он – красавец-щенок, добрый и милый, трётся и бежит за ними. «Пап, пап! Давай возьмем!» - кричал мальчуган, ведь собаки у него еще никогда не было. «Конечно сынок! Пусть бежит за нами». На следующий день отец уже строил будку из досок около дома, только чтобы сынок был счастливый. С тех пор каждый день Пират провожал его в школу по утрам, и сам возвращался домой. Через пару лет собака заболела, стала выпадать шерсть. Что случилось – они понять не могли, и Пирата увезли усыплять на автобусе, на котором работал их сосед дядя Слава. Затащили в автобус, и уехали. Это и был тот самый первый урок дикой боли и одиночества, который испытал Игорёк, будучи ребенком. Больше такого не повторялось.
В 1991 году мальчик, отец и мать переехали на новую квартиру в только что отстроенном районе. Отец продолжил работу на предприятии, приходил уставший и без лица - завод закрывали, а тут только квартиру получили новую. Надо было думать, как жить дальше. У матери стали происходить истерики на ровном месте - битье посуды, дикие крики и вопли стали нормой. Жить в таком кошмаре всегда непросто, и как это ни странно, Игорьку было легче всего – он, семилетний ребенок, считал что так и нужно, они взрослые – и знают, почему ругаются. Но отец не отвечал никогда, даже когда мать на его глазах разбивала ему о голову рюмки. Мальчику было жалко такие красивые рюмки, и вообще всегда было жаль тарелки и другую посуду, которую люди кидают на пол. Зачем бросать на пол то, что бьётся? И всё бы ничего, но осколки порой валялись по нескольку дней – никто не хотел их убирать, а когда за веник брался Игорёк – то мать бранилась и кричала что есть мочи.
Парню было жаль отца. Наверное потому что отец сам жалел его всегда как-то по-особому. Хотя и воспитывал жестко и справедливо - когда надо всегда покажет кулак. Но ребенок любил его за то, что он никогда не показывал его напрасно и без повода. А у матери стали проявляться все большие признаки тяжелого душевного расстройства. Мальчик это чувствовал, но не знал тогда, что это так серьезно. Ситуацию скрасило неожиданное событие: старший брат матери, живший в то время в Киргизии со своей семьей уже много лет, пригласил их погостить. Прекрасная природа, горные реки Киргизии, окрестности Бишкека (в те времена – Фрунзе) – сказка, и мать, не раздумывая, согласилась поехать, предварительно всё это красочно описав сыну. Купила билет на самолет себе и ему. Отец не поехал, сказал, что работа не позволяет, да и если бы был в отпуске, то не поехал бы тоже. Мальчик не хотел так, да и предчувствовал неладное. Они вызвали такси, а в аэропорту отец перед взлетом помахал рукой и показал, что уйдет только тогда, когда самолет взлетит. Взлетели, отец развернулся и ушел. Как оказалось потом - навсегда.
Но пройдет еще несколько дней. Прилетев в Киргизию к дяде, мать и сын сразу же были окружены теплом и заботой всей его семьи - чудесной жены-украинки, и двух уже взрослых, но молодых сыновей. Мальчугану безумно понравился город. Жена дяди готовила им вкуснейшие манты. И вот через два дня поехали на дачу дяди, которая располагалась в горной местности. Горная река была великолепна, мощный поток, стремящийся вниз, мог забрать с собой любого в эту пучину, холодную и беспощадную. А утки, ходившие рядом гуськом, вызывали умиление.
На следующее утро Игорёк проснулся от шума открывающейся двери в их отдельную с матерью комнату. Только-только светало, и он не понимал, зачем пришел дядя? Он коснулся матери рукой, и произнес имя отца. Она вскочила. Вопросы «как?», «что?», «когда?» звучали не переставая. Игорь встал на ноги, и всё понял. К нему подбежала жена дяди, и попыталась увести. Он пошел. Как выяснилось, пришла телеграмма: «Отец умер. Выезжайте». Телеграмма от родственника, который пришел домой и обнаружил отца. Перед отъездом мать оставила ключи, и попросила проведывать отца, хотя зачем – никто не знал. Они вылетели к себе тем же вечером. Начались бессонные часы, и глупые вопросы матери: «Ты понимаешь что папы больше нет?». Игорек отвечал, что «конечно понимаю, ну что тут можно не понять, мне восемь лет, я взрослый!».
Летели с пересадками, два рейса отменили из-за непогоды, и «проторчали» они из-за этого на вокзалах лишние двое суток. Отца уже похоронили, приехали уже в пустую квартиру. Правда не совсем пустую, понаехали родственники, которые собираются и «любят» друг друга только когда приходится кого-то хоронить, или просто пришли на поминки поесть что-нибудь и хорошенько выпить. Но мальчик понимал этих людей – для этого и делаются поминки.
Как выяснилось, отец повесился на дверной ручке в комнате Игорька. На полу в тот момент лежали фотографии детства – любимый сынок на лошадке, и другие – у папы на руках возле фонтана, и у папы на руках с мороженым. Встал на колени – взял и повесился на дверной ручке. В свидетельстве о смерти, которое от Игорька все так пытались спрятать тогда, было написано неразборчивым врачебным почерком: «механическая асфиксия, повешение». С тех пор началась другая страница в жизни Игорька – жизни без отца.

***
Мать

Через год забрали мать. Закрыли в больнице с мрачными, обшарпанными стенами. Это произошло зимой. Игорёк сидел в своей комнате четвертый день, не выходя оттуда. В кухне мать била посуду и кричала, замолкая лишь на какие-то минуты. Игорек не слышал, как в квартиру ворвались четыре мужика в белых халатах, а с ними бабуля. Игорек не видел бабушку с момента смерти отца - целый год. Взглянув на нее, он не знал что сказать, и просто протянул руки. Бабуля крепко обняла его, поцеловала, и долго не отпускала из своих горячих объятий, всхлипывая и онемев от избытка чувств к внуку, который был копией ее умершего сына.
- Она и тебя угробит, милый мой. Не плачь мой миленький, всё будет хорошо. Сейчас дяди сделают свое дело, они из больницы. Сколько ты не ходишь в школу скажи мне, мой сладенький? Надо…
- Баб, хватит а! – прервал ее Игорёк. – Каникулы у нас, зимние. Ну что вы все плачете, а! Я уже взрослый.
- Конечно взрослый, мой рубиновый! Взрослый! Копия отец, мой сыночек. Я никому тебя не отдам, слышишь, никому.
- Бааб, ну кто меня забирает! Кому я нужен?
- Пусть попробуют забрать, ты мне нужен! Мне! Ради чего я сына хоронила только, я не понимаю. Чтобы и ты потом страдал мой мармеладный… Ну уж нет, не будет этого!
Бабуля разревелась, а Игорек прижался щекой к ее щеке. В это время мужики схватили мать и поволокли. Она сопротивлялась, отказывалась идти, цеплялась руками за стену и рвала обои, падала на грязный пол. В итоге санитары взяли ее за ноги и понесли к лифту, порвав по пути кофту. В подъезде кто-то выглядывал посмотреть, что происходит. Мать затащили в машину босиком, на улице шел снег. Игорек и бабушка смотрели в окно уже в тишине, и видели, как люди проходили мимо, смотрели и шептались:
- Морозову волокут из первого подъезда, совсем сбрендила баба, все в доме перебила, да еще и сынок у нее, не помню, как зовут, затюканный такой, как бы с ним чего не вышло потом. Отец то у них повесился прям в квартире, вот наверное допился до чертиков мужик, с такой идиоткой любой запил бы,- тараторила тучная соседка с первого этажа.
- Так вроде не пил он вовсе, рюмку пропустит по праздникам и всё. Говорят, просто нашло на мужика что-то, - возмутился дядя Ваня, сосед со второго.
- Да чего «нашло-зашло», чего уж там, вот на тебя чё не находит, а! Знаем мы таких, «находит» на них всю жизнь после бутылки самогона, да так находит, что или волокут босиком по снегу потом в психушку, либо вперед ногами выносят как папашу их, – проворчала первая.
- Чего ты мелешь, убогая! - крикнул дядя Ваня. – Мальчишке итак уже покоя не дают в школе, говорят «отец у него «коньки отбросил», а тут еще и мать теперь закрывают – представь, что теперь начнется, будут каркать что «мамаша в психушке лежит», а папаша шизофреник сам себя подвесил. Заткнись, мразь горбатая, не тебе судить и языком мелить!
- Что, наглюкался уже, алкоголик!? Пофилософствуй еще, сейчас по рогам получишь ведром, дармоед чертов. Иди вон лучше на свою жену ори, весь район ее знает, плевать она на тебя хотела, ложится под кого хочет за бутылку. Или правда глаза колет, небритая скотина?..
Снег начал идти с большей силой, огромными хлопьями ложась на асфальт, а Игорёк и бабуля стояли у окна и смотрели вниз молча, наблюдая, как трогается с места машина, в которой была мать, и о чем-то ругаются тучная соседка и пьяный дядя Ваня, стоящий без шапки в шлепанцах на снегу с красными глазами, и пытавшийся, как мог, отстоять свою правду - правду неравнодушного человека, знающего все перипетии судьбы не понаслышке.

***
Больница

Пять проведенных лет в психиатрической больнице закрытого типа превратили мать из неадекватного человека в человека неспособного соображать что-либо вообще. Приходя первые два года каждый месяц с бабулей в это учреждение, Игорек слышал неконтролируемый поток брани, но вряд-ли это было в его адрес. Мать смотрела в сторону и даже не произносила его имени, громко ругалась, а потом переходила на шепот. Уколы ей делали без конца, от таблеток ноги еле шевелились. Если она прятала таблетки во рту, врачи разжимали зубы и проверяли – выпила она их или нет. Поднимался крик, и бабуля уводила Игорька за руку по коридору, чтобы он сам не сошел с ума. Это был тупик, и бабуля понимала это.
- Хватит нам ходить пока, мой родной.
Игорёк знал, что дальше – мрак. Он этот мрак чувствовал.
- Не плач, бабуля, - просил он. – Всё будет хорошо.
Бабуля не могла привыкнуть, что ее успокаивает собственный внук, копия ее сына. Она гладила его по макушке, прижимала как бесценное сокровище к себе, и не могла не рыдать порой, все в душе переворачивалось. Она ведь не знала, сколько ей самой осталось жить на этом свете, и что будет с Игорьком случись вдруг с ней беда. Что будет с ним, без папы, без мамы, без брата и сестры, которых никогда не было.
Эти пять лет - пять лет одиночества и печали. Всё когда-то заканчивается. И мать умерла. Умерла в этих холодных стенах. Заволокли в палату-изолятор, где находятся тяжело больные. Решетки на окнах, железная дверь на замке, вонючий туалет. Очередной припадок. Выкручивали руки, ноги. Хотели привязать. Сквозь душераздирающие вопли была слышна ругань уставших и обозленных санитаров. Вкололи лекарство, привязали к кровати. На следующее утро зашла медсестра, в руках лекарство. Мать не хотела открывать рот, и снова пришлось применять силу. Разжимали зубы, зажимали нос, чтобы нечем было дышать. Мать отпихивала их как могла. Силой вкололи укол, мать заснула. Ночью еще два шприца. Рано утром судорогой свело тело, а повернуться, связанная, не смогла. И ее не стало.
В то же утро Игорек и бабуля приехали в больницу. Мозги ничего не соображали, бабуля шла еле живая, медсестра поддерживала ее за руки, а за правую руку ее держал Игорёк. В глазах у бабули помутнело, ей стало плохо, и кто-то из медсестер поднес стакан с валерьянкой. В коридоре стояла ужасная вонища, окна закрыты. Из соседних палат доносились чьи-то вопли, крики, истерика. Игорёк не выдержал, и выбежал на улицу. За ним тотчас же бросилась бабуля.

***
Воскресенье

Рано утром зазвонил телефон. «Воскресенье! Черт возьми, какого черта надо и кому!» – подумал заспанный Игорь.
- Дружище, не разбудил? Давно не виделись. Не хочешь караоке попеть сегодня, составь компанию. Я, жена, пара парней еще будет, - промычал в трубке угрюмый голос то ли троюрного брата, то ли двоюрного дяди. Игорь никогда толком не знал, кем ему на самом деле приходится этот человек, но то что родственник – знал точно.
«Опять ты, седьмая вода на киселе», - подумал Игорь.
- Ну давай, поехали.
- Какие заботы у первокурсника, что ты бухтишь там на меня, а?! Я в твои годы весь факультет на уши поднимал, а ты в воскресенье отоспаться не можешь!
- Да еду я, еду. А по деньгам?
- Если что добавлю, не беспокойся. Еще и в бильярд поиграем.
- Я не играю в бильярд, ты же знаешь.
- Короче, собирайся. Вечером в шесть заеду.
Игорь медленно встал с кровати. Сколько бы он ни спал – никогда не высыпался.
В тот же вечер приехали в бар. Как же хотел он всегда иметь хороший голос, чтобы петь хотя-бы под гитару. Но нет, медведь на ухо наступил. Ни слуха, ни голоса. В бильярд не играет. Остается компанию поддержать. Усевшись на удобный диван, ребята раскурили кальян. «Как хорошо, что я пошел, - подумал Игорёк. – Черт с ней, с компанией, я сам себе компания. Послушаю и посмотрю на людей».
- Проституууткаааа… - послышалось откуда-то из глубины зала. Но сразу же зазвучала басовая мелодия, и чей-то пьяный рык растворился в пространстве. Клубы дыма от дешевых сигарет перемешались вмиг с прекрасными ароматами кальяна, и у Игоря немного закружилась голова.
- Водки, водки налейте нам, девушка! – орала подвыпившая «родня».
«Как все мерзко», - подумал Игорёк. «Как противно это общество. Это же неандертальцы, дегенераты». Но уходить не хотелось. Нега пошла по его телу, и стало приятно просто быть, не думать и не анализировать происходящее, а просто наслаждаться музыкой и смотреть на ножки молодых девок, сидящих за столиками вместе со своими мужиками. Поймав взглядом одну из них, сидящую рядом с огромным жирдяем с идиотским лицом, Игорь подумал: «Как она спит с этим кабаном?!». Но быстро отогнал от себя эти мысли, налив себе хорошей водки, и затянувшись кальяном.
Одна песня сменяла другую, и Игорю становилось все веселее и веселее. Не таким уж и мерзким казался пьяный «брат-дядька», сидящий сбоку со своей женой-проституткой, которую сам когда-то и вызывал, напевая ей бардовские песни под гитару и оттягивая всегда момент близости, ибо с этим были немалые проблемы. «А ведь она хорошая девчонка», - вдруг подумал Игорёк, хотя он всегда так и считал, но почему-то в этот момент и в этой обстановке он снова себе напомнил об этом. И тут она взяла микрофон. «Будет петь» - подумал Игорь. А пела она скверно, но с чистой душой и искренне. А после каждой песни всегда так переживала, что склонялась к Игорю и шептала ему на ухо: «Игорюш, скажи мне честно, я знаю ты мне врать не будешь, я нормально спела?». Игорёк с сочувствующим выражением лица шептал ей в ответ: «Да, ты спела очень хорошо, мне всегда нравится как ты поешь, ты же знаешь». Он не мог ее обидеть, и не хотел. Да и не так уж она скверно пела. От избытка чувств девушка с удовлетворением шептала Игорьку: «Спасибо большое, я закажу еще пять песен сегодня, я уверена, что тебе понравится». Он кивал головой и улыбался.
Игорь налил еще одну рюмку и устроился поудобнее. Вечер получался всё более теплым, захотелось жить, любить, творить, хвалить, целовать, чувствовать, обнимать…
Он ненавидел слово «проститутка», и никогда не понимал пренебрежительного тона при его воспроизведении людьми, которые сами-то святыми не являются. «Кто-то торгует Родиной – и ничего. Кто-то другой обворовывает свой народ. А то, чем занимается женщина за деньги – куда честнее и порядочнее» - думал Игорь. В это время в зал зашли три девушки и сели за соседний столик. Теперь их можно было разглядеть и оценить по достоинству. Но Игорек приковал свой взгляд к той, которая села дальше всех от него. Черные чулки, черная юбка и красный жакет начали сводить его с ума. Невольно он начал представлять себя берущим ее пылко и по-животному жадно. Водка ударила в голову так сильно, что Игорь попытался встать, но тяжелая рука легла на его плечо и усадила на место. Игорь медленно повернулся, и увидел лицо «брата-дядьки». Поддавший к тому времени основательно, с заплывшими от выпитого стеклянными глазами, он прошипел Игорю в лицо:
- Снимешь ее - я наплюю на тебя, у нее гонорея наверное, балбес проклятый.
- Я не проклятый, и не балбес. Чего тебе надо от меня, я ухожу!
С трудом поднявшись с дивана и глубоко вздохнув, он направился в её сторону.
- Я Игорь. Пойдем со мной.
Девушка, как будто ожидавшая именно этого, тихо встала, взяла сумочку, и вышла вместе с ним.
Спустя три минуты Игорь обнимал в такси тонкую и пахнущую лилиями шею Роксаны.

***
Роксана

Проснувшись утром в постели с Рокси, Игорь понял, что давно не был так счастлив. «Всё к чертям, как же хорошо!». Как же он хотел просто обнять красивое женское тело, ощущать молочный запах женской кожи.
- Как ты себя чувствуешь? – спросила девушка.
– Отлично, потому что ты рядом.
- Ты всегда такой смелый, когда пьяный? – с улыбкой спросила она.
- Я был сильно пьян вчера?
- Ну, как сказать, схватил меня за руку так, как будто повел меня наказывать.
- Ты серьезно?! Прости меня, ты мне так понравилась, и при мысли, что тебя мог вчера забрать кто-то другой, меня начинало трясти.
- Я тебе так понравилась? А твой друг на меня смотрел с какой-то злобой и ненавистью. Что я ему сделала?
- Он женат на проститутке. К черту его. Он не мой друг, он просто родственник. Да и вряд-ли мы когда-нибудь больше увидимся.
- Я тебе дороже?! – засмеялась она.
- Да.
В этот миг Роксана обхватила голову Игорька руками и прислонилась ладонями к его бледным щекам.
- Спасибо тебе. А деньги убери с табуретки, сквозняком сейчас все сдует, миллионер ты мой.
- Не уходи, я один живу, - прохрипел Игорек, и начал громко кашлять. – Давай я сделаю тебе кофе, поговорим, узнаем друг друга получше, ну куда ты спешишь!
- Ты один, я понимаю, только нас трое - я и дети, - с горечью в голосе сказала она. – Мне завтра ребенка вести на первый звонок. А вообще у меня двое – мальчик и девочка. Чего и тебе желаю, молодой человек. Ну всё, номер я оставляю. Будет желание – позвонишь. Нет – я не обижусь.
- А как же муж?
- Объелся груш твой муж. Сказала же что нас трое – я и двое детей. Давай закончим этот разговор.
Игорь посмотрел на Роксану своими крупными, полными слез глазами. Почему слезы заволакивали все его нутро – он понять не мог. Он никогда не чувствовал себя настолько любящим и не желающим отпускать женщину. И мысль о том, что Рокси сейчас уйдет в это утро, оставив его бороться с вынужденным похмельем в одиночестве еще дня два, уйдет и вдруг потеряется где-то, не ответит на звонок, разобьет нечаянно телефон, или попросту по ошибке напишет не ту последнюю цифру своего номера – приводила Игоря в ужас и оцепенение.
- Подожди, слышишь, любимая, не уходи!
- Что с тобой?! Ты нормальный? Скажи мне, чего ты хочешь, парень!
- Давай попробуем, а! Ну, правда, вот поверь мне – я не всегда такой! Я не пью вообще, я просто… просто так получилось вчера. Я всю жизнь искал тебя, но не мог сказать тебе вчера об этом. Ты моя кровь, ты мои мысли, ты моя судьба, ты моя любимая…
- Да, да, и еще добавь, что у тебя скорее всего температура, иначе ты не нес бы эту ахинею. Прости, мне надо идти.
Игорь обнял Рокси с такой неистовой силой, как будто прощался с ней навсегда. Он уже не говорил ничего – понимал, что всё это, наверное, бесполезно, и она ему не верит. В его голове крутились сотни мыслей. Он не знал, что ее ждет дома, собрала ли она в школу ребенка, есть ли у них дома хоть какая-нибудь еда и одежда для детей. Он не хотел, чтобы пойдя в школу, ребенок Рокси был хуже других детей из прибарахлившихся в дорогих бутиках семей.
- Убью… Убью… - шептал он, держа в объятиях Роксану.
- Ты что! Кого? Что ты говоришь, Игорь!
- Убью любого, кто обидит тебя и твоего ребенка. Разорву на куски.
- Какой же ты глупенький, - засмеялась она. – Вовсе нас и не обижают. Да и наплевать мне на других. Я знаю правду про себя. За свою жизнь я уже научилась отделять всю ненужную шелуху. И выкидывать ее из своего сердца. У меня есть дети, и есть я у них. А мое сердце уже никогда и ничем не пробьешь – никакими оскорблениями и унижениями меня. У меня броня в груди.
- Я! У тебя есть я! Посмотри на меня сейчас, в мои глаза, и ты увидишь – они не врут.
- У тебя красивые глаза. И ресницы. Хочу такие же ресницы, как у тебя.
Игорь снова обнял Роксану. Через час он остался один, закрыл жалюзи, и упал на кровать, крепко заснув. Снились ему прекрасные и добрые черты лица Рокси, ее искренние и большие зеленые глаза, ароматная шея, и шрам на животе от кесарева сечения, который она так стеснялась показывать ему тогда, когда он прикасался к ней губами и целовал ее красивый животик.

***
Вторая встреча с Роксаной

Рокси! – воскликнул Игорь, увидев в дверях Роксану.
- Я самая! – ответила она, улыбаясь.
- Ты пришла!
- Как я могла не прийти, если ты звонишь мне эти три дня каждые десять минут!
- Но ты ответила только два раза, - обиженно сказал Игорёк.
- Конечно, как я могу отвечать каждую секунду тебе, если хожу по салону из одного конца в другой.
- По какому салону? Ты работаешь в салоне красоты?
- Какой к черту красоты! По салону троллейбуса.
- А зачем ты ходишь по салону троллейбуса?
- Деньги собираю, глупенький.
- Кондуктор?
- Ну, а кто же!
Игорь замолчал на минуту, обнял Рокси и сказал:
- Ты самый красивый кондуктор, которого я когда-либо видел.
- Я принесла тебе кофе, и вообще, разбери пакет, у тебя как всегда нечего есть, голодный ходишь. Я приготовлю тебе сейчас.
- Что ты, не надо. Я не голоден…
Не закончив фразу, Игорь страстно обнял Рокси в тот же миг, сжав ее так, как будто хотел раствориться в ней. В эту секунду он осознал, что его чувства и страсть стали еще сильнее, что кровь в его венах приходит в движение именно рядом с ней, и что потеряй он ее - жизнь закончится в тот же миг. Ничего не угасло за эти три дня, что он не видел ее. Всё только разгоралось с каждой секундой и сводило его с ума.
- Ты меня задушишь, - нежно сказала Роксана.
- Люблю, - прошептал Игорь.
- Я тоже тебя люблю, - прошептала она. – Я не знаю, что происходит. Не могу понять, что со мной. Я впервые в жизни не чувствую себя одинокой. Ты прости, если я буду плакать сегодня, всё навалилось в этот день, сегодня годовщина у матери еще.
- У тебя нет мамы, моя милая?! У меня тоже нет, давно уже, ни отца, ни матери. Была бабуля, она и воспитала, но в прошлом году и она умерла. Как она страдала, ты бы знала. Я был готов сам умереть, только бы она не страдала. Она всегда заботилась обо мне, оберегала, но сама не дожила до того момента, когда я сам готов был заботиться о ней, моей единственной бабушке. Почему жизнь так несправедлива, любимая?! Скажи, ты не знаешь?!
- Не знаю, мой милый. Чего ты только ни пережил наверное. Но ты сильный, я сразу поняла это когда увидела тебя, твой взгляд, как ты смотрел. Твою душу понять мне было проще простого, ведь твоя душа это как моя душа. Когда-то и у меня была мама, и отец. Он не был мне папой, мой первый папа отказался от нас, и мать нашла другого. Но этот другой стал очень близким мне человеком. Один раз мать как будто бы взбесилась, приревновала его к кому-то, и выгнала в одних брюках из дома на мороз – думала, он вернется, прощение просить будет. Но за что?! Не за что было, как потом выяснилось. А он так и не вернулся. Я в первом классе училась, его папой называла. Он водил меня в школу, делал со мной уроки, и заплетал косички. Как же я потом хотела найти его, мой милый, ты бы знал! Но получилось так, что через много лет, умирая, мать сказала мне правду, что папка умер где-то, наложил на себя руки. К тому времени у него уже была другая семья, жена, и родился мальчишка, его родной сынок. Об этом мать узнала из сплетен какой-то буфетчицы на одном заводе, где по-моему холодильники собирали. Но когда отца не стало, умерла и его тогдашняя жена. По слухам – в дурдоме. И остался тот мальчишка один-одинешенек, вроде как со своей бабушкой. Как его найти было никто уже не знал, они переезжали с места на место. Как я ни пыталась, до сих пор не могу розыскать этого его сыночка, мой милый. Как бы я хотела на него посмотреть и узнать его, расспросить обо всем, и рассказать ему о себе, и вместе сходить на могилу. Тяжело в жизни было одной, мой хороший, ты знаешь это не хуже меня. Может быть, и он чувствует то же самое. Должны же мы когда-нибудь найти друг друга, раз всё это произошло именно так. Кто-то свыше это все делает, как ты считаешь?! Скажи, ты говорил по телефону, что уезжаешь на днях. Куда?!
Игорек стоял, как вкопанный, и не мог вымолвить ни слова. На мгновение земля ушла из-под его ног. Он нежно прикоснулся рукой к волосам Рокси, погладил их, и сказал:
- На практику, любимая. Всего на месяц. Но этот месяц как целая вечность для меня сейчас. Как всё не вовремя это, я разорваться готов!
- Ну что ты, милый, время пролетит быстро, я обещаю тебе. Пусть в дороге тебя согревает мысль о том, что я жду тебя здесь, всегда. И время разлуки пролетит мгновенно. Я буду писать тебе.
- Ты только пиши, пожалуйста. Я так люблю письма. Но мне никогда никто не писал, и я никому не писал.
Игорёк взял Рокси за руку, и спросил:
- Где дети?
- Дома. Почему ты спрашиваешь?!
- Надо увидеться.
- Приедешь - увидишь, тебе не до этого сейчас, мне тебя собирать надо в дорогу, мой хороший.
- Да что там собирать, две сумки и всё. Иди ко мне.
И их уста слились в поцелуе.

***
Письмо Роксаны к Игорю

Здравствуй, здравствуй мой любимый! Как ты там, в далекой стране? Учишься и набираешься опыта, который наверняка пригодится тебе в твоей будущей профессии? Знаю, так и есть. Ты у меня молодец. С той последней встречи, когда я провожала тебя на поезд, у меня в душе как будто иголкой сердце прокалывают, не могу без тебя и всё тут. Меня утешает лишь одно – ты вернешься, и я смогу лететь через весь перрон, крича в небеса, что ты вернулся! Когда ты уезжал была ровно неделя как мы встречались с тобой, и я не могла и подумать, что когда-нибудь я буду ждать своего любимого, отправляя ему по десять писем в день в другую страну, где он учится. Замучила наверное я тебя своими слезами уже, мой хороший, не даю тебе нормально там учиться. Ты уж меня прости пожалуйста, делаю я это потому что не могу не реветь по ночам, как вспоминаю что ты там где-то далеко, зимой, ходишь где-то одинокий, на холоде и морозе, и никто о тебе не позаботится, никто не скажет тебе чтобы ты надевал шапку! Я же знаю, как ты не любишь эту шапку! Но прошу тебя, мой милый, одевай, ради меня. Жаль, что твоя девушка не медсестра, а паршивая кондукторша. Но с тех пор, как встретила тебя, моя любовь, я не хочу, чтобы ты болел и страдал. Я вообще не хочу, чтобы ты страдал когда-либо. Я даже не умею делать уколы! Но если надо, я научусь! С тобой я перестала бояться всего, даже лезвия ножа. Я всего лишь хочу, чтобы ты надевал шапку. Ну вот, опять я начинаю доставать тебя своим беспокойством…
Знаешь, милый, я все вспоминаю тот вечер, когда моя судьба соприкоснулась с твоей судьбой так нечаянно и неожиданно, что я даже не могу сейчас себе представить, что было бы, если б я ушла в то утро и как обычно оставила бы не свой номер телефона. Что-то мне подсказывало и вело мою руку написать тебе правду. Как ты был прав, как доказывал мне потом свою любовь и отношение – и сейчас мне уже ничего более не нужно доказывать и говорить. Мне главное, чтобы ты вернулся здоровым ко мне, и мы жили бы вместе. А Каришка и Алешка передают тебе такой большой привет, что ты даже не представляешь, насколько он большой и теплый! Каришка вчера подходила ко мне после школы, получила двойку по русскому, и я ее ругала немного. А она мне заявляет, деловая колбаса: «Мама, вот папа Игорь приедет и объяснит мне, как правильно писать надо, и научит всему». А Алешка недавно аппликацию сделал сам! Тебе, говорит, подарит. Там чебурашка что-ли, - я и не разобрала! Но он уверен что тебе понравится. Приезжай, моя роднулька, мы тебя ждем. Наготовлю вкусняшек, как приедешь, покормлю тебя нормально, я ведь знаю - ты там ешь что попало. И еще, мне надо будет тебя обрадовать потом. Но это секрет. Целую мой родной, приезжай скорее. Люблю.

***
Любимая

Игорёк вернулся домой, и его встретила та, которая полюбила его такого – родного, своего. Выйдя из вагона, он увидел бегущую по перрону на тоненьких ножках, исхудавшую и измученную Рокси. Огромный букет цветов летел ему навстречу вместе с ней, и закрывал наполовину ее заплаканное бледное личико. Эта сладость объятий любимой, которую он ждал целый месяц, показалась настолько пьянящей, что у Игорька закружилась голова, но он устоял, и схватил Роксану своими любящими руками так, что она легко вскрикнула от того что ее хрупкие косточки сжались в этих пылающих руках.
- Ты бледная, моя любимая. И худая как тростинка. Лица на тебе нет!
- Не отпущу тебя больше никуда, даже не проси, и слышать не хочу о твоих отъездах больше никогда! Я слишком долго тебя ждала, я слишком долго жила для того чтобы встретить наконец тебя! Посмотри, ты сам похудел невообразимо! Нас ждет такси, и мы едем домой!
Беда пришла ночью. Неожиданно, нежданно. Рокси рвало всю ночь, поднялась температура.
Через месяц после сдачи всех анализов Рокси оказалась в отделении лучевой терапии с неутешительным диагнозом, который гордо продекларировал главный врач больницы.
- Три месяца, не больше, – сказал доктор.
Игорь зашел в палату. Склонившись над спавшей Роксаной, он поцеловал ее изможденное личико. Она открыла глаза, и лицо ее озарила улыбка.
- Любимый, сядь пожалуйста. Мне надо тебе что-то сказать. Ты готов?!
- Говори конечно, моя любимая.
Но она снова закрыла глаза и уснула. Игорёк уже ничего не слышал. От потери чувств и горя ему привиделся отец на небе, к которому он обращался то ли за помощью, то ли за пониманием. Он уже не мог думать, не мог реагировать на происходящее, только сжимал руку лежащей без сознания Рокси, и гладил ее пальцы.
«Не дай ей умереть, Господи. Не дай ей умереть» - повторял он про себя. «Я все исполню, что ты пожелаешь. Бедная ты моя, не умирай».
Рокси снова открыла глаза.
- Я хочу, чтобы ты женился, - прошептала она, тяжело дыша. – Ты будешь лучшим мужем на всем белом свете.
- Мне не нужен никто кроме тебя.
- Я ничего не боюсь, мой милый, с тобой я перестала бояться всего, даже лезвия ножа. Вспомни, ведь я тебе писала об этом. Мы единое целое.
- Вы слишком много разговариваете, - сказал доктор, войдя в палату. – Ей нельзя столько разговаривать. Сейчас мы введем лекарство, и пациентка должна поспать.
Ночью Рокси не стало. Игорёк сидел возле кровати с широко открытыми, безумными от ужаса глазами, и держал ее руку, пока она не перестала дышать. За дверью палаты стояли дети Рокси - Алёшка в дешевеньких джинсах, надетых под резиновые шлёпки, и Каришка, в потрепанном старом платьице и дырявых сандалетах. Каришка вбежала в палату, подошла к оцепеневшему от горя Игорьку, заулыбалась, обняла его за шею, смачно поцеловала в щечку несколько раз, и прошептала на ушко:
- Пап, все тебе расскажу! Только ты не говори маме, что это я выдала. Скоро нас будет пятеро. Я вас очень люблю!
И с веселым криком выбежала в коридор.